Произнося этот бред, Магистр постепенно впадал в какое-то восторженно мистическое состояние, и к концу своего выступления он почти запел. На меня его речитатив не производил никакого впечатления, лишь несколько раздражала напыщенная ложь, но я уже начал привыкать к постоянному оговору и подтасовкам, которыми пользовались в этом мире власть имущие.
Закончив, Оранжевый Магистр еще немного покачался в такт отзвучавшим словам, а затем открыл глаза и произнес вполне нормальным голосом:
– А теперь слушай формулу прощания. – И, подняв руку, лежавшую на груди, вверх, он произнес: – Прощай, пришлец по имени Илья, несущий золотую змею на плече и черного кота за пазухой. Войди, скованный цепями полного повиновения, в синее пламя магии. – Он резко опустил руку и склонил голову и, помолчав мгновение, добавил: – Пусть войдут маги с цепями.
В зал медленно вступили восемь одинаковых, одетых в темные балахоны фигур с прикрытыми глубокими капюшонами головами. Они шли в ногу по четыре в ряд, погромыхивая двумя темными, маслено поблескивающими цепями.
Я выпрямился и, положив затянутую в перчатку руку на рукоять меча, громко сказал:
– Оранжевый Магистр Мира Спокойной Воды, я, пришлец по имени Илья, обвиняю тебя в грубом нарушении канона сожжения в синем пламени, ибо я был захвачен Красным Магистром не в честной схватке, а путем вероломства, связанного с нарушением святого слова. Это значит, что выйти на казнь я должен в полном сознании, своими ногами, и при этом никто не имеет права наложить на меня цепи полного повиновения. Восемь сопровождающих меня магов должны будут держать меня только на Золотом Волосе.
Я постарался слово в слово повторить фразу Черного Магистра, которую он произнес на Совете, и, закончив, я понял, что все сказал правильно. Оранжевый открыл рот и, выпучив глаза, уставился на меня, как будто услышал собственный смертный приговор. Мерно двигавшиеся темные фигуры застыли на месте, еще ниже склонив головы. Тут я вспомнил о необычных хлопках, прозвучавших в начале речи Магистра, и меня осенило: ведь это скорее всего открывались туннельные окна. Я с улыбкой взглянул на ошарашенного Магистра и добавил:
– Я уверен, что большинство магистров наблюдает за процедурой казни, и они будут чрезвычайно огорчены допущенным нарушением канона!
Это его добило. Запинаясь, он сделал шаг в мою сторону и буквально простонал:
– Но откуда?.. Как ты узнал?.. Кто тебе подсказал?..
– Разве это важно? – усмехнулся я. – Важно лишь то, что я прав!
И тут в зал буквально ворвался Красный Магистр. С исказившимся бледным лицом, трясущимися руками, в развевающихся красных одеждах он был похож на воплощенную Смерть. Он кинулся к Оранжевому и, оттолкнув его, начал хрипло орать:
– Я все равно тебя сожгу, какими бы правами ты ни обладал. Тебе не поможет твое знание. На тебя немедленно наложат цепи полного повиновения и отведут к синему пламени. Ты слишком долго испытываешь мое терпение, и оно кончилось.
На тощей желтоватой шее вздулись синие жилы, губы покрылись розовой пеной. Он глубоко и судорожно вздохнул и, взмахнув широким красным рукавом в мою сторону, прохрипел:
– Заковать его!
Темные фигуры сопровождающих магов возобновили свое мерное продвижение, а я потянул из ножен Поющего и Молчащего.
Внезапно в напряженной тишине зала, нарушаемой только шарканьем ног и слабым позвякиванием цепей, раздался тягучий низкий голос:
– Опомнись, Красный. Ты хочешь, чтобы пришлец смог обнажить Поющего и Молчащего. Он это сделает, если ты нарушишь канон. И тогда гибель ждет не только тебя, но и всех нас. Образумься!
Маги, несущие цепи, снова остановились. Но Красный Магистр, нисколько не удивленный вмешательством в его действия, резко обернулся на голос и, словно собака, у которой отбирают кость, зло огрызнулся:
– Ты что, не видишь, нет у него Молчащего!
– Глупец, Молчащий потому и Молчащий, что видит его только хозяин, а чувствует только тот, у кого он отбирает самое главное. Ты даже этого не знал? – В голосе просквозила насмешка.
– Ну, Черный, ты еще пожалеешь о том, что вмешался в мое дело! – Угроза Красного прозвучала настолько ощутимо, что даже я содрогнулся. Но говоривший, казалось, не обратил на нее никакого внимания.