Ученик аптекаря

– Помнится, – откинулся на спинку стула Анри, – читал я у Апиона, будто была там ослиная голова.

– Антисемит твой Апион, – вскипел Поляк.

– Антисемит, – согласился Анри. – Но это вовсе не значит, что он обязательно говорит неправду.

– Ковчег завета там был, – произнес Эли. – Ковчег со скрижалями.

– Да, – отозвался Аптекарь. – Ковчег, сделанный в Синайской пустыне мастером Бецалелем по прямым указаниям самого Бога: «…и сделай из золота двух херувимов: чеканной работы сделай их на обоих концах крышки… и будут херувимы с распростертыми вверх крыльями… а лицами своими будут друг к другу».

– Исход, глава 25, стихи 18–20, – подтвердил Эли. – Это известно всем.

– А вот теперь, – Аптекарь вскинул брови, – то, что известно гораздо меньше. Как сказано в знаменитой каббалистической книге «Зоар»: «Один херувим имел вид женщины, другой – мужчины».

– А как же с запретом на изображение? – подал голос Художник. Обычно он помалкивал, машинально водя пальцем по салфетке. – Ведь не сотвори себе кумира, скульптуру и все такое прочее…

– Факт. Запрет нарушен. Причем не где-нибудь, а в Святая святых. По этому поводу припомни, кстати, о чем мы говорили раньше: левое – правое, можно – нельзя… По-видимому, нарушение запрета в самом святом месте (а на иврите, между прочим, место – это одно из имен Бога) указывает на то, что именно здесь, в месте наибольшей святости и высочайшего душевного напряжения, греховное становится праведным, зло – добром.

– Я слышал, будто после прихода Мессии свинья станет кошерной, – мечтательно произнес Поляк.

– «И возвеселилась душа», – хмыкнул Эли. – Боюсь, тебе еще долго придется нарушать запреты Всевышнего.

– Но это еще не все, – продолжал Аптекарь. – В главные еврейские праздники, праздник Кущей, на Пасху и Шавуот, когда народ был обязан совершать паломничество в Иерусалим, то, как сказано в Трактате Вавилонского Талмуда Иоша, «в час, когда Израиль восходил в Храм, сворачивали перед ним Завесу и показывали херувимов в любовном совокуплении и говорили: “Любите Господа, как мужчина и женщина любят друг друга”».

– Ну и ну! – восхитился Эжен. – Выходит, что они прямо-таки трахались перед всем честным народом?

– «И любил Иаков Рахель», – пробормотал Эли.

– Выходит, так, – кивнул Аптекарь, – тем паче, по свидетельству Трактата Баба Батра, когда Господь был своим народом недоволен, «когда не поступали по Его желанию, то херувимы эти отворачивались друг от друга, как ученик, избавившись от наставника, смотрит в сторону».

Тут Аптекарь бросил на меня быстрый взгляд, словно хотел удостовериться, куда это я смотрю, но я смотрел на него во все глаза, и он удовлетворенно продолжил:

– Ну, а если Господь был доволен, то они публично совокуплялись, причем, по словам все того же Трактата Иоша, когда Помпей Великий захватил Иерусалим и неверные зашли в Храм, то «увидели они херувимов в любовном соитии, выволокли их на улицу и говорили: “Вот те на… эти… ну… Израиль… со всеми их проклятьями и благословениями… занимаются такими делами!”».

– Что-то я не понимаю, – поморщившись, вмешался Оскар. – Раз Господь допустил осквернение Храма, стало быть, Он был евреями недоволен…

– Ты прав, – перебил его Эли, – сказано в Талмуде, что херувимы совокуплялись, только когда Израиль исполнял волю Господа, то есть, по логике вещей, они должны были стоять спиной друг к другу, но раввин Амрами, – на лице Эли, как и всегда, когда он упоминал своего знаменитого учителя, появилось выражение горделивой причастности, – объяснил, что в момент падения Храма простились Израилю все грехи: «…и простил им», и потому херувимы любили друг друга.

– А какого размера был хер у этого херувима? – поинтересовался Эжен.

– Согласно реконструкции, проведенной выдающимся авторитетом в этой области доктором Мирьям Гамбурд, немалого. И находился он на высоте семи с половиной метров от пола, то есть в самом центре Святая святых. А если мы учтем, что в Трактате Танхума сказано: «Страна Израиля – пуп мира, и Иерусалим в центре страны Израиля, и Дом Божий в центре Иерусалима, и Храм в центре Дома, и камень Штия в центре Храма: с него начиная и созидался мир», – то получается, что в самом центре Мира был этот самый хер, ну и не он один, ясно.

– Получается, что ебля – дело святое, – глубоко вздохнул Поляк.

– А то ты раньше не знал, – съехидничал Эжен.

– Интересно, – поскреб подбородок Эли, – почему люди всегда писают, когда заходят в море?

Кавалерам было хорошо известно, что любое заявление Эли непременно вытекает из сути обсуждаемого вопроса. Просто, срезая углы, он никогда не приводил всю цепочку своих рассуждений, сразу перескакивая к выводу. Поэтому после нескольких секунд оторопелого молчания они оживленно принялись разыскивать связь между святостью, космосом, херувимами и наблюдением Эли.

Впрочем, я несколько отклонился от основной нити своего повествования, а потому хочу вернуться назад, к тому методу лечения, который Аптекарь называл эрототерапией.