Ученик чародея

— Я их и не виню — только констатирую: — их делали нашими врагами. А по теории почтеннейшего дона Базилио, если очень стараться, то кое-что всегда выходит, когда дело касается подлости. Таким образом, хотят они того или нет, выгодно нам это или нет, но те, кто падал к нам с неба при помощи иноземных парашютов, — не лучшая часть человечества, в том числе «перемещённого» человечества. А я не принадлежу к числу людей, воображающих, будто достаточно бросить благие семена в душу человеческую, как тотчас взойдут цветы благолепия. Дело не только, а может быть, и не столько в семенах, сколько в душе. В такой душе, как, скажем, душа Квэпа, не вырастет ничего пристойного, чем и сколько её ни удобряй, ни обсеменяй.

— Силс — не Квэп! — сердито заявил Грачик.

— Но он его порождение. А ты нет, нет, да и глупеешь… Ну, ну, не обижайся, я не то хотел сказать. Просто: наивность, когда она не в шутку, тебе не к лицу.

— Вы предпочитаете цинизм? — исподлобья глядя на Кручинина, спросил Грачик. При этом его обезображенное лицо приобрело почти свирепое выражение. Кручинин ещё не привык к этой новой внешности молодого друга, и всякий раз, когда слишком пристально смотрел на Грачика, ему начинало казаться, что тот прочтёт в его глазах сострадание. А это меньше всего подходило бы к их отношениям. Поэтому Кручинин часто становился теперь сух там, где прежде этого не произошло бы. Быть может, поэтому чаще, чем в прошлом, его голос звучал насмешливо. Вот и сейчас он довольно жёстко сказал:

— Я и не жду от тебя объяснения. Мне достаточно факта существования удивительной аномалии. Обычно чем больше удаление от предмета, тем он кажется меньше. Чем ближе к нему наш глаз, тем больше предмет. Из-за зайца можно не увидеть слона, из-за спичечной коробки — горизонта. А с человеком — наоборот. Чем мы от него дальше, тем он больше, а по мере приближения к нему, становится все меньше. Стоит сблизиться с ним так, что видишь каждую его черту — и его величие редко сохраняет свою внушительность.

— Где мой славный, добрый, любящий людей Нил Платонович?!

— Не огорчайся, — добродушно заявил Кручинин. — Ежели того требует польза дела, готов несколько поступиться своим принципиальным недоверием. И хотя очень хорошо вижу твоего Силса, готов сделать вид, будто верю… даже ему.

— В этом деле очень многое будет зависеть от Инги Селга.

Кручинин неопределённо усмехнулся и несколько мгновений молча глядел на Грачика.

— А ты уверен в том, что эта особа… — Он не договорил. Грачик боялся поверить тому, что могло скрываться за этой недоговорённостью:

— Вы на самом деле допускаете, что она?..

Ему тоже не нужно было договаривать, чтобы Кручинин его понял.

— Видишь ли, — подумав, ответил Кручинин. — Я не думаю, что те, там, — безнадёжные дураки. Они подлецы, а подлость почти всегда порождает ошибки. Но только тот, кто самоупоенно не видит собственной глупости, не замечает или, вернее говоря, не хочет признать за врагом права на ум. Так легче свои ошибки и поражения выставлять не в качестве последствия собственной глупости, а как результат коварства и подлости врага. А подлость тоже ведь может быть умной. Хотя этот ум и негативен — он остаётся умом, а не глупостью… Когда мне говорят, что Инге Селга «удалось бежать»…

Не договорив, он сделал движение рукой, выражающее сомнение.

— Вывод, джан, вывод! — нетерпеливо потребовал Грачик.

— А ты сам не хочешь его сделать?

— Если она бежала, значит, они… ничего не имели против её бегства? — словно через силу выговорил Грачик.

— И может быть, даже имели кое-какие «за».

— Вы сами предостерегали меня от шпиономании, — вспылил Грачик.

— Шпиономания и критическое отношение к людям — не одно и то же, старина. Одно — признак болезни психики, второе — признак её устойчивости.

72. Опять рука палача

Когда Грачик рассказал о происшествии с падением человека под колеса поезда между Цесисом и Ригой, точнее — на перегоне Арайши — Игрики, Кручинин с неподдельным удовольствием воскликнул:

— Преступник получил то, что ему причиталось. Палач казнил сам себя.

— Вы имеете в виду Квэпа? — спросил удивлённый Грачик.

— А кого же ещё? Или тебе мало двух паспортов на одного?

Грачик пытался и на этот раз уловить в голосе Кручинина иронию — её не было. Неужели старый волк верит тому, что под колёсами вагона оказался Квэп? Ведь такая важная примета Квэпа, указанная портным Йевиньшем, как татуировка на груди, отсутствовала у погибшего. А судить о том, имелся ли на его шее характерный шрам от пореза жестянкой, не было возможности: колеса поезда сделали своё дело — привели тело в состояние полной неузнаваемости. Если бы даже татуировка и была искусно сведена преступником, то рентгеноскопия обнаружила бы её следы в нижних слоях кожного покрова.