Ученик чародея

— Не думайте, пожалуйста, что это бунт. Нет, нет!.. Мы, как овчарки, натасканы на определённую работу и сделаем своё дело.

— Это прекрасные слова, дитя моё. А то вы меня не на шутку испугали.

Он обошёл стол и взял Ингу за руку. Рука была холодна и безвольна. Несколько мгновений он молча держал её холодные пальцы. Потом сказал:

— Вы превзошли мои ожидания, Инга Селга… Когда осуществится мечта о создании женской конгрегации нашего великого Ордена, вы будете играть в ней не последнюю роль… Подругой святого Игнатия, поднимавшей его на великий подвиг борьбы за Христа, была Изабелла. Вы… — Он запнулся, словно голос ему изменил, но, глядя ей в глаза, хрипло договорил: — Вы будете моей Изабеллой.

С этими словами он сделал попытку притянуть её к себе и другой рукой потянулся обнять её. Но Инга сильным толчком отстранила его. Несколько мгновений Ланцанс стоял ошеломлённый и молчал. Тяжёлое дыхание и капли пота, выступившие на лбу, говорили об его волнении. Потупясь, сказал:

— Мне противна мысль о том, что вы можете пасть жертвой. Вы не созданы для одного выстрела, хотя бы предназначенного злейшему врагу. — Он говорил, склонившись к затылку Инги, от которого поднимался едва уловимый аромат. Этот аромат заставлял его ноздри нервно расширяться, и его пальцы, держащие руку девушки, сжимались все крепче. По мере того как Инга чувствовала это усиливающееся пожатие и учащённое дыхание у себя над головой, веки её сощуривались и губы сжимались все крепче. Инга была довольна, что епископ не видит её лица. Едва ли оно понравилось бы ему теперь. А он, между тем, продолжал: — Что бы вы сказали, если бы я предназначил вас для другой роли: вербовать на той стороне молодых людей, способных делать то, чему здесь учили вас?

— Для террора? — спросила она и поглядела в глаза епископу. Её удивило выражение его глаз. Они лихорадочно блестели, рот был приоткрыт, из него вырывалось учащённое дыхание. Но Ланцанс тут же снова овладел собой, и его черты приняли обычное вялое выражение:

— Собирать мстителей и вкладывать в их руку оружие — такова ваша миссия, — сказал он. — Они должны действовать за вас, а вы… вы вернётесь сюда, вы… будете опять с нами!

Она молча повернулась и вышла, не посмотрев на него.

Несколько минут он продолжал стоять над столом, опершись на него вздрагивающими пальцами. Потом пригласил мать Маргариту.

— Установите наблюдение за этой девицей, — сказал он.

— Вы имеете в виду Ингу Селга? — удивилась она.

— Вы знаете о ней меньше, чем нам нужно знать.

Мать Маргарита с удовольствием чмокнула пухлыми губами руку епископа и бегло перекрестилась.

Она на цыпочках двинулась было к двери, когда вслед ей снова послышался его негромкий голос:

— Мне нужна фотография… портрет этой Селги.

— Будет исполнено, отец мой, — почтительно ответила Маргарита и остановилась. Ей показалось, что епископ хочет сказать ещё что-то. И действительно, странным голосом, в котором послышалась необычайная хриплость, он проговорил:

— Вы достанете портрет… обнажённой Селга… — И поспешно добавил: — Это нужно для дела…

— Совсем обнажённой? — деловито переспросила настоятельница, стараясь заглянуть в лицо епископа.

Но он отвернулся и только молча пожал плечами, как если бы мать Маргарита, задав свой вопрос, совершила неприличие.

35. Версия Грачика

— Давай-ка ещё разок просмотрим твою версию с начала до конца, — сказал Кручинин, входя к Грачику.

— Ваша критика совсем не так приятна, как вы думаете, — ответил Грачик. — Лучше я сам поищу у себя уязвимые места.

— Знаю я твои поиски! Давай, давай, выкладывай! — говоря это, Кручинин вовсе не думал так плохо о своём молодом друге. Но ему казалось, что именно, на этом критическом этапе дела не следует его хвалить, хотя многое в положениях Грачика было, по мнению Кручинина, верно. Сурово повторил: — Выкладывай!

— Мой отправной пункт — намерение эмигрантов убийством Круминьша и Силса устрашить тех, кто вздумал бы последовать их примеру, — без всякого воодушевления начал Грачик. — Обстоятельства дела дают основания отрицать самоубийство.

— И значит, есть физический убийца.

— Даже двое, — уверенно сказал Грачик. — Кто из двух выполнял «чёрную» работу, я ещё не понимаю. Один был главарём. Именно он и явился «арестовать» Круминьша. Самозванный «офицер милиции» был вооружён пистолетом.

— Погоди-ка. Ты говоришь: не знаю, кто выполнял чёрную работу? — Кручинин выжидательно поглядел на Грачика. — Ведь узел петли передвинули с затылка на бок, когда Круминьш был уже мёртв. А верёвка, на которой пистолет опущен в колодец, завязана тем же узлом, тем же человеком, который вязал узел там, в лесу, когда накидывали петлю… — Кручинин покрутил бородку, прищурившись, поглядел на своего друга. — Коль скоро оба узла завязаны одной рукой, то значит, это рука того, кто остался жив, то есть не рука «утопленника». Ведь утопленник по твоей версии застрелен не Круминьшем, а тем, кто спрятал пистолет в колодец после того, как было совершено это второе убийство. Значит, тот из соучастников, который остался жив, и есть двойной убийца. Такова логика.