Ученик чародея

Кручинин неожиданно поднял руку, повёрнутую ладонью к Грачику, словно хотел остановить его стремительное движение по опасному пути.

— Понимаешь ли… Грач… — проговорил он медленно, как если бы продолжал на ходу обдумывать слова. — Я сейчас пытался взвесить все «за» и «против» этой самой «петли Квэпа». Конечно, модус операнди — козырь: эдакий туз — душитель гитлеровской выучки. Своеобразно и интересно… Но не кажется ли тебе странным: применив этот способ к Круминьшу, Квэп повторяет его с Залинем и ещё раз пробует применить теперь? По-моему, это по меньшей мере неосторожно, а?

— Вы делаете Квэпу слишком много чести, подозревая его в нарочитости.

— Ты угадал, Грач, — Кручинин с удовлетворением кивнул головой. — Это я и имел в виду: Квэп хочет водить нас за нос этой петлёй. И может быть, вовсе не он её оставляет на следу.

— Повторяю: вы о нем слишком высокого мнения!

— Если ты прав — значит, он окончательно утратил способность рассчитывать свои действия. Просто стыдно, что мы с ним столько времени возимся!

— Не «мы», а я, — возразил Грачик. — Один я виноват в этой затяжке.

— Пойми, — настаивал Кручинин. — Залинь утащил верёвку из-под матраца. Заметил это Квэп или нет? Если заметил и все же прибег к петле, — он идиот!

— Животное, а не идиот!

— Не оскорбляй животных, Грач!.. Я думаю, что Квэп не заметил исчезновения верёвки. Такое невнимание — это уже где-то у последней черты, через которую ему остаётся перешагнуть, чтобы попасться.

— А что я вам говорил?! — радостно воскликнул Грачик. — Что я вам говорил: он у нас в руках!

— У нас или у тебя? — с улыбкой спросил Кручинин, подойдя вплотную к Грачику и глядя ему в глаза. Молодой человек прочёл во взгляде друга столько тепла и неподдельной отеческой радости его успеху, что не нашёлся, что сказать, только в смущении опустил голову, чтобы не выдать овладевавшего им торжества.

— Сим победиши?.. — раздельно спросил Кручинин. — Не очень для меня лестно: дать себя победить куском верёвки подлого душителя. Но я не в претензии… Теперь поскорее узнай, кто попал под поезд.

— Это уже не имеет прямого отношения к делу Круминьша, — ответил Грачик, все ещё охваченный радостью от поощрения друга, всегда такого скупого на похвалы. При виде этой самоуверенности Кручинин нахмурился:

— Разве ты не сказал мне только что, будто Квэп у тебя в руках? Вот-вот и ты его возьмёшь.

— Сказал и повторяю.

— И взяв, не сможешь предъявить ему имени его третьей жертвы.

— Почему третьей? — удивился Грачик. — Круминьш — раз; этот под поездом — два…

— Ты забыл Ванду Твардовскую. Разве не ради её дела ты приехал сюда?

— Мне так не хотелось отвлекаться… — виновато ответил Грачик, опуская голову, и отвёл глаза в сторону.

— Чем больше притоков впадает в реку, тем она многоводней. Чем больше доказательств в руках следователя, тем убедительней обвинение. А каждое доказательство, каждая улика, и тем более каждая жертва, должны иметь имя. И только тогда, когда ты поймёшь все до конца, сможешь сказать, что первостепенно, а что второстепенно. Что же касается жертв, на которых поднялись руки преступника, то их жизнь всегда должна стоять перед тобой, как нечто, первостепенное чего уже ничего и на свете нет.

К удовольствию Грачика, ему не пришлось тратить много времени и сил для расследования случая на железной дороге. Дело обошлось без него — милиция города Цесиса прислала в Ригу вполне законченное дознание. По-видимому, Квэп действительно растерялся и начинал утрачивать способность к заметанию следов. Это было закономерно: он, как зверь, метался в суживающемся круге облавы и совершал ошибочные ходы, которые должны были привести его под выстрел охотника.