Ученик чародея (Часть 1-6)

Итак - тарелка и кружка, - не эта, у которой отбита ручка и край... Впрочем, отбитый край - обстоятельство положительное, а не отрицательное, когда речь идет о кружке, которая должна служить оружием... А разве не может служить оружием и сковородка, на которой уже несколько раз приносили картофель? Правда, Инга отметила, что ручка у этой сковородки едва держится, но может быть двух оставшихся заклепок (из четырех) хватит, чтобы сковородка не оторвалась при первом же ударе, какой можно ею нанести. Ведь заклепки расположены по диагонали и должны держать ручку. Сражались же когда-то булавами! А чем большая железная сковородка хуже булавы. Нужно только хорошенько приловчиться к действию таким холодным оружием... От подобных бодрых мыслей Инге показалось, что даже ячменный кофе сегодня лучше - он не воняет затхлым кофейником, который эти господа, вероятно, не давали себе труда прополаскивать.

Инга с издевательской вежливостью поблагодарила своих тюремщиков за ужин.

В узкую щелочку между ставнем и косяком окна Инга смотрела на то, как ветер гонит зеленые волны по расстилающемуся неподалеку полю. Ей была видна еще и половина дерева. Его ветви, качаемые ветром, то появлялись в поле зрения Инги, то снова исчезали. И тут неожиданная мысль пришла ей на ум: если хорошенько изучить направление ветра, то можно доверить ему записку сигнал бедствия, адресованный первому порядочному человеку.

Искать бумагу долго не пришлось - стены мансарды были оклеены обоями. Во многих местах старые обои висели клочьями, и легко можно было оторвать кусочек так, что никто этого и не заметит. Карандаш?.. Инга зубами расщепила косточку, взятую в миске, - карандаш был готов. Она знала, что наблюдать за нею могут и в замочную скважину и могут проделать для этого отверстие в любой перегородке. Поэтому, прежде чем приступить к писанию, внимательно изучила стены: наружных можно было не опасаться, внутренней была только та, с дверью. Значит, писать нужно стоя спиною к двери. Занимаясь этими важными делами, приходилось двигаться по комнате в чулках, чтобы не слышно было шагов. От этого у Инги совершенно застыли ноги, и самой ей стало холодно. Когда в мансарду заглянул Хеннеке, она пожаловалась на холод, и, к ее удивлению, он принес электрическую плитку, чайник с водой и большую чашку. На чашке был тот же замысловатый, синий вензель.

- Согревайтесь, - тихонько сказал Хеннеке. - Только не шумите, а то попадет нам обоим. - И он тут же поспешно вышел, очевидно, опасаясь начальника.

Инга с удовольствием согрелась чашкой кипятку и принялась за письмо. Это было нелегко: она решила писать в темноте и лежа. Притом клочок бумаги был очень мал, и приходилось рассчитывать каждое движение крошечного перышка с точностью до миллиметра. Работая таким образом, Инга пришла к выводу, что удобнее действовать с закрытыми глазами. Перед ее мысленным взором с ясностью вставала записка и все то, что должно было быть на ней изображено.

Но так ей только казалось: если бы она увидела при свете то, что получилось! Текст существовал только в воображении автора: буквы налезали друг на друга, строчки расползались. К тому же кофе, заменявшее чернила, оставило едва заметный след. Одним словом, все было совершенно неудобочитаемо. Но Инга продолжала терпеливо, как ювелир-филигранщик, выводить то, что считала буквами, и мужественно складывала их в слова и строки. Была ли она так увлечена этим занятием или один из ее стражей действительно подкрался столь тихо, что его нельзя было услышать, но в момент наибольшего напряжения, когда Инга старалась наименьшим числом слов дать ясное представление о своем положении, в комнате вспыхнул яркий свет и в дверях появилась фигура предводителя. Тюремщик молча смотрел на нее, сделал было шаг к постели, но, передумав, вернулся в коридор и крикнул в гулкое пространство дома:

- Эй, Хеннеке, поднимись сюда!

Первым движением Инги было попытаться сунуть записку в рот, но бумага была слишком жесткой, заскорузлой от старого клея. Такую не проглотишь.

Взгляд Инги лихорадочно ощупывал все, что было вокруг пригодного для сокрытия записки. В поле зрения, словно в насмешку, то и дело попадал только чайник, над которым вилась уютная струйка пара. А в коридоре уже слышался топот Хеннеке. Тогда Инга протянула руку и, неслышно приподняв крышку чайника, сунула под нее записку - прямо в бурлящий кипяток. Ее пальцы едва отделились от крышки, как в комнату вбежали оба немца. Инга с нескрываемым удовольствием следила за стараниями старшего из тюремщиков найти записку. Он свирепо крикнул Хеннеке:

- Ищи же, черт побери! Мы не уйдем, пока не найдем того, что она писала.

А Инга спокойно сказала, обращаясь к Хеннеке:

- Пожалуйста, выдерните штепсель, а то может распаяться чайник.

Час обыска не дал ничего. Тюремщик, ругаясь, пошел прочь.

- До приезда Макса не велено их трогать, а то бы я вытряс из нее записку вместе с душой, - сказал он следовавшему за ним Хеннеке.

- Где запропастился этот Макс? - недовольно проворчал Хеннеке.