Ученик чародея (Часть 1-6)

Отец Ланцанс был так деликатен, что ни разу не назвал секретный груз его собственным именем. Но Квэп понял: за океан он отвезет рабов-латышей, оттуда же доставит рабынь - южно-американок. Европейцам суждено заживо гнить в принадлежащих Ордену Иисуса рудниках Южной Америки, южно-американкам - гнить в притонах Европы, принадлежащих тому же ордену Иисуса. Это было как бы операцией внутреннего обмена - рабов одного цвета на рабынь другого.

"Ничего особенного", - подумал Квэп, выслушав иносказания отца Язепа. И вслух повторил:

- Ничего особенного.

Ничего особенного не случилось на всем долгом пути от Любека до Рио с двумя тысячами латышей, именем распятого приговоренным к каторжным работам в шахтах. Путешествие оказалось даже скучным: Квэпу не пришлось никого сбросить за борт...

Не будучи физиологом, автор не может рассуждать о том, в порядке вещей или нет то, что Квэп, уже почти погруженный в состояние сна, с такой отчетливостью вспоминал события. Мы не знаем, где следует по законам физиологии провести грань между воспоминанием и сновидением и к какому разряду психофизиологических явлений следует отнести то, что происходило в мозгу Квэпа. Но ведь не это сейчас и важно. Существенно то, что представшее умственному взору Квэпа полностью совпадало с истинным ходом вещей. Поэтому для простоты дела мы и позволяем себе (вполне условно) называть это воспоминаниями Квэпа. Так или иначе, но, дойдя до отмеченного места своих воспоминаний, Квэп пошевелил сонно выпяченными губами и издал звук, похожий на сладкое чмоканье. По-видимому, это могло означать, что его обратное плавание было более интересным: на борту парохода "Оле Свенсен" под присмотром Квэпа находилось 57 представительниц разных народностей Южной Америки, переправляемых в Европу для пополнения публичных домов, принадлежащих Ордену иезуитов. Та самая история, "закономерностью" которой было участие Квэпа в операции, не сохранила исследователю материалов о "счастливом" плавании. Но зато анналы полиции итальянского порта, куда прибыл пароход "Оле Свенсен", содержат недвусмысленные следы того, что не всё, представляющееся закономерностью и удачей квэпам, умещается в графе дозволенного даже покладистой полиции некоторых буржуазных стран. Появление "Оле Свенсена" в порту не привлекло бы ничьего интереса, кроме разве внимания лоцмана и таможенных досмотрщиков. "Оле Свенсен" был старым морским бродягой, одною из бесчисленных ржавых посудин, что бороздят воды всех морей и океанов в поисках выгодного фрахта. Второй родиной такого морского "трампа" делается любой порт мира, где владельцу или капитану было с руки платить портовый сбор. Вид флага их не интересует: будь на нем изображен белый слон Таиланда или белый крест Гельвеции - им наплевать. Но было бы ошибкой допустить, что готовность капитана принять на борт любой груз и доставить его в любую щель от Желтого моря до Караибского непременно означает его непорядочность. Шкипер "Свенсена" - капитан дальнего плавания Кнуд Хуль - готов был перевезти любой груз, за который ему заплатят, но не согласился бы потерпеть ничего выходящего за пределы дозволяемого пастором его родного городка.

Едва отхрипела и отлязгала разбитыми суставами машина "Оле", притиснувшая его ржавый борт к причалу, и еще прежде чем укрепили сходню, капитан Хуль, немолодой уже человек с прокуренными до желтизны усами, придерживая выгоревшую шляпу, покинул свое судно и направился в управление портовой полиции. Там, изъясняясь по-английски (капитан не знал ни одного итальянского слова), Хуль объяснил полицейскому комиссару, что отмеченные в судовой роли жирными чернильными крестами фамилии принадлежали двум пассажиркам, которых он, капитан дальнего плавания Хуль, принял на борт своего судна в Рио-де-Жанейро. Обе пассажирки исчезли с судна посреди Атлантического океана, и он, Кнуд Хуль, не желает нести ответственность за это грязное дело.

Оживившийся было при этом рассказе полицейский комиссар сразу утратил интерес к делу, стоило ему услышать, что исчезнувшие пассажирки принадлежали к группе "католичек-паломниц", которую сопровождал агент благотворительного "братства святой Изабеллы". Комиссар не счел нужным сказать седоусому моряку то, что сказал бы другому, помоложе:

- Стыдно не знать такую фирму! Претензии к "братству Изабеллы" так же бесплодны, как жалобы на господа бога.

А все, что с этой минуты говорил капитан Хуль, казалось входило в одно ухо полицейского комиссара и тут же вылетало в другое. Он даже не дал себе труда записать имя агента суперкарго Арвида Квэпа. Когда капитан окончил рассказ, комиссар положил перед ним пустой бланк и, указав место внизу листа, сказал:

- Вот здесь.

- Что?

- Подпись... Протокол...

- Но тут же ничего не написано.

- Не беспокойтесь, я все напишу потом, - любезно улыбнулся комиссар.

- Мне было бы все равно, что вы тут напишете, - сказал Хуль, - если бы не могло оказаться, что во всем окажусь виноват я сам. Лучше уж вы запишите при мне то, что я сказал.