Ученик дьявола

— Возможно, произошедшему есть какое-то объяснение, — мягко начал Худ, стараясь сгладить резкий тон друга и вызнать правду. — Мистер Пай, почему вы написали заклинания именно так, как в пьесе, а не иначе?

— Честно говоря, их сочинил не я, — наконец признался Пай.

— А кто же? — спросил Фаэторн.

— Ведьма.

— Значит, я и вправду попал под действие темных чар, — застонал Лоуренс, хватаясь за голову.

— Но, мистер Фаэторн, ведь это произошло совершенно случайно, — залепетал Пай. — К тому же заклятия были наложены ненадолго, и вы быстро поправились…

— Это не оправдание. Сначала меня трясло от лихорадки, потом я грохнулся посреди церкви, но все это ничто по сравнению с унижением, которое я пережил, когда Барнаби Джилл спер мою заключительную реплику в «Двойной подмене». Чума на ваше колдовство! — прорычал он. — Вы лишили меня голоса!

— Который, однако, вскоре к тебе вернулся. — Худ пытался успокоить друга.

— Не напомнишь, как это произошло?

— Ты выпил снадобье матушки Пигбоун.

— Кто такая матушка Пигбоун? — навострил уши Пай.

— Еще одна ведьма, — прорычал Фаэторн. — Какой толк от пьесы, если я под занавес превращусь в калеку? Я думал, ученик дьявола — Дэйви Страттон, но теперь вижу, что имя ему — Эгидиус Пай.

— Все еще можно исправить, — пискнул Пай.

— Да уж постарайтесь, сэр. Я как-то не горю желанием лишиться зрения.

— Тогда мы перепишем заклинание, которое наводит на вас слепоту.

— А как насчет остальных заклятий? — поинтересовался Худ.

— То же самое. Переделаем их, и они утратят свою силу. Понимаете, — признался Пай, — когда я сел за пьесу, я думал, что волшебства не бывает и колдуны — это просто шарлатаны, которые морочат головы простакам. А потом я встретил женщину, утверждавшую, что она умеет плести заклинания, и я засомневался в своей правоте. Было в ней что-то такое, что лишило меня уверенности. Именно ее я представил в пьесе Черной Джоан, слегка приукрасив. — на самом деле ее нрав куда неприятнее.

— И она научила вас наводить порчу?

— Да, мистер Худ, и немало с меня за это содрала.

— Нельзя сказать, что вы выкинули деньги на ветер. Ее заклятия обладают страшной силой.

— Если в ваших несчастьях виновата пьеса, — сказал Пай, — позвольте принести вам мои самые искренние извинения. Я немедленно внесу правку и лишу заклинания силы. Беды лорда Мэлэди вас больше не затронут. Дайте мне пьесу, и я переделаю ее так, что вам будет нечего опасаться.

— Роберту Патриджу это уже не поможет, — вздохнул Лоуренс.

— На самом деле, — осторожно заметил Худ, — мы не уверены, что между смертью Патриджа и «Ведьмой из Колчестера» существует какая-то связь. Возможно, то, что покойный был адвокатом, — лишь совпадение.

— А то, что он был отравлен точно так же, как и в пьесе, — тоже совпадение?

— Вы уверены, что его отравили? — спросил Пай.

— Ник Брейсвелл уверен, а ему в жизни довелось повидать многое. — Лоуренс нахмурился. — Сэр, мы считали, что вы написали комедию, а получилась мрачная трагедия.

— Не меня надо в этом упрекать, сэр, всему виной ведьма. Но ее колдовство не всесильно, — храбрился Пай. — и чары никак не могли привести к смерти зрителя. Если, как вы утверждаете, этого джентльмена и вправду отравили, тогда не пеняйте на пьесу, а ищите убийцу.

— Но кому была нужна его смерть? — всплеснул руками Фаэторн.

— Тому, кто ставит нам палки в колеса, — ответил Худ.

— Да ты знаешь, сколько таких?

— Таких много, однако, мне кажется, я знаю имя злодея. Он не остановится ни перед чем. Он может напасть из засады, поджечь ночью конюшню. И мистер Пай не имеет к этому никакого отношения. Реджинальд Орр пойдет на что угодно, лишь бы помешать нам.

— На что угодно? — Фаэторн тихо ахнул, пораженный ужасной догадкой. — Говоришь, на что угодно? Не хочешь ли ты сказать, что он может попытаться убить нашего суфлера?

Оуквуд-хаус отделяло от Сильвемера более пяти миль. Когда Николас наконец отыскал усадьбу, он понял, как смог ее проглядеть, когда проезжал здесь в предыдущий раз. Поместье, располагавшееся на самом краю леса, пряталось в лощине, которую со всех сторон окружали дубы. Оуквуд-хаус представлял собой несколько разбросанных по лощине домов, старых, но опрятных. На некоторых крышах солому сменили на черепицу, а деревянные стены отделали камнем. Николасу стало ясно, что Клемент Эндерби — человек основательный и дом свой любит. Усадьба всем своим видом излучала тепло и уют.

Спешившись, Николас первым делом оглянулся назад. Всю дорогу его не покидало ощущение, что за ним кто-то едет. Так никого и не увидев, Николас пожал плечами, подошел к двери и позвонил в колокольчик. Открывшему ему слуге он объяснил, что желает видеть хозяина дома. Гостя отвели в небольшую залу, где в камине ярко полыхал огонь. Когда появился Клемент Эндерби, Николас разглядывал развешанные по стенам портреты.

Эндерби оказался широкоплечим мужчиной лет сорока. Николас, выросший в семье торговца, по одежде и манерам сразу же определил, что перед ним купец. Эндерби насторожился, увидев перебинтованную голову Николаса и ссадины на его лице. Суфлер представился и изложил причину своего визита.