Ученик еретика

Когда Илэйв, прекратив укрываться за деревьями и используя хижину как заслон, вбежал во тьму мастерской, первым делом он схватил лампу. Соломенная крыша мастерской была нагрета и высушена солнцем и провисала на столбах. Илэйв в двух местах поджег солому прямо над длинным столом напротив ставень, чтобы сквозняком раздуло огонь, и выбежал из хижины. Оставив тлеющий фитиль на соломе, он нарочно пролил вокруг него масло. Западный ветерок, который часто поднимается на закате, раздул пламя, и по всей крыше побежали извивающиеся огненные змейки. В хижине словно кто-то громко вздохнул, и языки пламени вырвались наружу, слой за слоем слизывая солому меж балок. Илэйв обежал хижину кругом и, доска за доской, отодрал ставни. Из окон повалил густой дым, и вот уже вся хижина стояла охваченная огнем. Отскочив, Илэйв на миг полюбовался ужасным деянием своих рук: бушующим пламенем и огромными клубами дыма, поднимавшимися в воздух.

Кадфаэль первым заметил пламя и закричал:

— Пожар! Твой дом горит!

Джеван недоверчиво обернулся — и увидел, что Кадфаэль его не обманывает. Издав дикий, отчаянный крик, он оттолкнул от себя Фортунату, так что девушка едва не упала, отшвырнул в сторону нож, который вонзился в землю, и, как безумный, помчался к горящей хижине.

— Остановись! — крикнул ему вослед Хью и побежал за ним. — Остановись! Поздно!

Однако Джеван ничего не видел, кроме пылающей мастерской и клубов дыма, застилающих бледно-золотое и розовеющее небо. Добежав до хижины, он сквозь дымную пелену нырнул в дверной проем.

Илэйв, появившийся в этот миг из-за угла, успел увидеть его лицо, представлявшее застывшую маску ужаса с открытым, вопящим ртом и безумными глазами. Едва Джеван оказался внутри лачуги, тут же послышался его кашель. Илэйв даже успел схватить безумца за рукав, но тот круто развернулся и ударом в челюсть отшвырнул юношу. Порыв ветра отнес в сторону дымную пелену, и Илэйв, пока падал, успел через порог увидеть, что делает Джеван.

А Джеван ощупью, постоянно на что-то натыкаясь, пробрался сквозь дым к большому столу, вскарабкался на него и запустил обе руки по локоть в пылающую солому и стал шарить в ней, как если бы искал некий тайник. Найдя его, он повернулся, пошатываясь и стеная от боли в обожженных руках. В это время разворошенная им солома вспыхнула с новой силой, искры посыпались вниз, как водопад, и раздался дикий вопль ярости и боли.

Илэйв поднялся с земли и, прижав ладони к лицу, чтобы избежать ожогов, ринулся в хижину. Хью, задыхаясь, вбежал за ним, и тут же оба выскочили, не выдержав жара, кашляя и ловя ртом воздух. И вдруг из дверей выскочила обожженная фигура, таща за собой дымный шлейф: волосы и одежда горели, но человек не пытался гасить их, к груди он тесно прижимал некий бесформенный сверток. Тоненьким голоском человек выл, наподобие ветра в каминных трубах. Илэйв и Хью бросились, чтобы забить объявшее его пламя, но он оказался значительно проворней. Пылая, будто живой факел, он сбежал вниз по склону и бросился в реку. Вода в Северне шипела и пузырилась, когда Джевана понесло мимо промывочных рам, мимо безмолвной и оцепеневшей от потрясения Фортунаты, которую заботливо поддерживал Кадфаэль; поток стремительно подхватил его, чтобы вышвырнуть где-нибудь на мелководье, поближе к городу.

Фортуната видела, как поток унес Джевана и тело его вскоре скрылось из виду. Он не плыл самостоятельно: обе руки его крепко сжимали драгоценную ношу, из-за которой он убил и сам теперь погибал.

Все было кончено. Ничем нельзя было теперь помочь ни самому Джевану Литвуду, ни его мастерской, которая уже почти догорела. Пожар распространиться не мог, потому что вокруг было только поле. Что теперь предстояло сделать Кадфаэлю и Хью, так это вернуть две безмолвные, потрясенные души в мир, привычный для них: девушку — в родную семью, хотя для нее это и будет означать горе, а Илэйва — в карцер, под замок, где он будет ожидать решения суда. Все, что могла теперь сказать Фортуната, так это:

— Нет, он не мог убить меня… — И спустя некоторое время девушка вновь и вновь повторяла эту же фразу, иногда после продолжительного молчания заменяя ее еле слышным вопросом: — Или мог?..

Илэйв же повторял только одно:

— Я этого не хотел! Не хотел! Мог ли я знать! Я этого не хотел… — И наконец, разозлившись на себя, он заявил: — Ведь мы до сих пор наверняка не знаем, виновен ли он!

И тогда Фортуната, будто очнувшись, заявила:

— Да, виновен. Он мне признался.

Однако сейчас она была не в состоянии пересказать всю беседу подробно, да и Хью не стал бы заставлять девушку говорить, ибо та была на грани обморока и шерифу хотелось поскорее доставить ее домой.

— Позаботься о парне, Кадфаэль, и отвези его поскорее к епископу, прежде чем отсутствие не зачлось ему в вину. А я отвезу девушку домой.

— Епископ отпустил меня, — сказал Илэйв, со вздохом расправляя плечи, как если бы на них давила невидимая ноша.

— В самом деле? — удивился Хью. — Что ж, это хорошо. Значит, можно надеяться на благополучный исход дела.