Ученик философа

За барьерами столпились люди, следя за выходками огромной водяной струи. Вода вылетала вверх с неравными промежутками, толпа при этом испускала охи и ахи, словно во время фейерверка. Множились и пугающие слухи. Кое-кто говорил, что горячая вода разошлась по всей системе Института, льется в ванны в Палатах и может утопить неосторожных купальщиков, как якобы случилось в прошлый раз. Из открытого бассейна торопливо выбирались люди, решившие или поверившие, что и бассейн сейчас заполнится кипятком, и уже убедившие себя, что чувствуют приток горячей воды. Другие, скептики, продолжали плавать. Бурно обсуждались также различные соображения о причинах этого удивительного феномена. Упоминались друиды и полтергейсты. По одной теории причиной служили землетрясения, подругой — русские, третья гласила, что во всем виновата летающая тарелка, которую кто-то (достойный юноша, только что принятый подмастерьем к Доминику Уиггинсу) видел две ночи назад над общинным лугом. Вспомнили (ошибочно), что Ллудов источник вел себя точно так же при появлении предыдущей тарелки, виденной Уильямом Исткотом. Далее с торжеством заметили, что последний раз тарелка явилась как раз в ночь смерти Уильяма. Все согласились, что знаки указывают: в Эннистоне вот-вот опять начнут «чудить», уже начали, и кое-кто утверждал, что началом послужили дикие выходки в Слиппер-хаусе. Все это время Вернон Чалмерс, директор Института, ходил в толпе и пытался всех успокоить, объясняя, что обжигающий источник принадлежит к другой водной системе, которая не сообщается с бассейнами и Палатами. (Еще Вернон говорил себе, что в самом деле нужно бы открыть для общего доступа источник, как раньше, перед Первой мировой. Пусть люди своими глазами увидят, как работает система, и убедятся, насколько эти воды безопасны и хорошо управляются. Но соображения осторожности мешали осуществить эту идею. В любом случае Вернону очень не хотелось пускать пошлую толпу в sanctum sanctorum[134]. Он очень ревниво относился к Институту, поскольку был связан с ним всю жизнь: его отец служил тут инженером-гидротехником.) Горожане выслушивали его объяснения и тут же снова принимались отстаивать самые нелепые и чудовищные гипотезы.

Маккефри, полюбовавшись выбросами огромной, исходящей паром струи, быстро переоделись в купальные костюмы и нырнули в бассейн, температура в котором, как всегда, составляла от двадцати шести до двадцати восьми градусов по Цельсию. Том проплыл вдоль бассейна и обратно, вылез и растер длинные мокрые волосы, превратив их в копну кудрей. Он оделся, пошел опять в толпу, собравшуюся вокруг гейзера, и протолкался вперед, к барьеру. Когда ветер дул в нужную сторону, можно было, протянув руку, ощутить обжигающие капли, которые падали на руку, как раскаленные монетки. Том маялся и был невыносимо несчастен. Он ждал Эмму на Траванкор-авеню, но друг не явился. Том, брошенный, растерянный, ревновал, все его чувства и нервы были истерзаны и обнажены. Его смущал также синяк под глазом, хоть и не очень заметный, но все же привлекающий внимание. Брайан с характерной грубостью спросил:

— Что такое, подрался?

— Упал и ударился головой о стул, — ответил Том.

— Опять напился, небось, — сказал Брайан.

Проблема Хэтти переполняла душу Тома, болезненно распирая ее, словно растягивая горем до прежде небывалых размеров. Точнее, не сама проблема, а факт, что такой проблемы больше не существует. Все кончилось. Завтра Тому надо ехать обратно в Лондон и опять приниматься за работу, встречаться со своим руководителем, ходить на лекции, писать сочинения и продолжать жить как раньше, будто ничего не случилось. А случилось так много, и случившееся казалось кошмарным сном. Но в то же время это был не сон, а кошмарная, всепоглощающая реальность, навсегда изменившаяся реальность несчастливого существа, мучимого тоской и раскаянием. Демоническая парочка исчезла со сцены, и он никого из них больше не увидит.

Но как он мог вернуться к обычной жизни, к работе, к пресным, детским, как ему теперь казалось, удовольствиям лондонского студенчества? Тома околдовали. Ему довелось пожить среди богов или фей. Судьба поманила его, поставила перед испытанием, а он тупо, небрежно отказался понять, ответить, увидеть. Даже вначале, когда все казалось важным, он был всего лишь возбужден, польщен, ему было весело. Он вспомнил тушу Джона Роберта в комнатенке и свое удивление, тревогу и благодарность, когда он впервые понял, чего хочет этот странный человек. И те поверхностные чувства тогда казались Тому значительным событием.