Ученик философа

— Вам жалко себя, вы такой глупый. Мне не все равно, что с вами будет, я по правде люблю вас, вам повезло, что я вас люблю, зачем вы это отвергаете, почему мы должны думать о том, что это значит, давайте посмотрим, что это значит. Я согласна, это безумный, нелепый разговор, а все из-за вас. Давайте уедем прямо сейчас, на вокзал, в аэропорт, в Америку.

— Хэтти, умоляю, перестань.

— Давайте уедем вместе.

— Хэтти, постой, послушай. Я хочу, чтобы ты немедленно покинула этот дом и вернулась в Слиппер-хаус. Можешь позвать обратно Перл, если хочешь, мне уже все равно, главное, чтобы я больше никогда в жизни тебя не видел.

— Вы с ума сошли.

— Я пошлю тебе деньги, все устрою с твоей учебой в колледже в Англии, все как надо. Можешь делать что хочешь, я буду в Америке, но теперь уходи, прошу тебя, еще рано, никто тебя не увидит, иди.

— Не пойду! С какой стати? Это отвратительный разговор, он меня мучает, мы ходим по кругу и треплем друг другу нервы. Я не могу быть рядом с вами, так близко, чувствовать, что вы так близко, и не…

— Уходи, прошу тебя.

Хэтти вскочила. Она раскраснелась, лицо было чумазое, как у ребенка, с размазанными следами слез. Она не заплела волосы и даже не расчесала, и теперь все они перепутались оттого, что она лихорадочно вцеплялась в них и дергала. Платье было застегнуто криво. Губы и подбородок дрожали, руки тряслись, она судорожно вздрагивала при вдохе. Бледные молочно-голубые глаза блестели от слез и гнева. Джон Роберт, почти утонувший в шатком кресле, где он стал похож на огромную жабу, наполовину зарывшуюся в ил, попытался подняться. Он скреб ногами по изодранному ковру, упирался в подлокотники кресла так, что они трещали, но тщетно.

— Не подходи… — пробормотал он.

Секунду казалось, что сейчас Хэтти бросится на него, прыгнет ему на колени, как котенок. Но она упала на колени у кресла, схватила философа за руку и стала покрывать ее слезами и поцелуями.

— Простите меня, не покидайте меня, вы мой милый дедушка, я вас люблю, у меня никого нет, кроме вас, заботьтесь обо мне, любите меня, не оставляйте меня одну.

— Хватит! — произнес Джон Роберт.

Тут внезапно раздался громкий шум. Хэтти села на пятки. Шум повторился, яростный, отдающийся эхом. Кто-то стучал, колотил в парадную дверь. Они переглянулись.

— Наверно, полиция, — сказал Джон Роберт. Это было первое, что пришло ему в голову.

— Не открывайте, — сказала Хэтти, которая уже встала на ноги. — Никто не знает, что мы здесь.

Раздался длинный звонок, а потом опять послышался стук, еще более громкий — по двери молотили кулаками.

Джон Роберт встал на одно колено, затем поднялся на ноги.

— Надо открыть, надо, — пробормотал он.

Он неуклюже протопал в прихожую, Хэтти — следом, и, повозившись в полутьме с замком, открыл. Ворвался ослепляющий, яркий, холодный уличный свет.

За дверью стоял Том Маккефри. Он уставился на них мутными от усталости, дикими глазами. Волосы его были всклокочены, рубашка расстегнута, ноги босы. Он сказал тихо и отчетливо:

— Я пришел за Хэтти.

Джон Роберт не колебался ни секунды. Он повернулся, ухватил Хэтти, как-то умудрился протиснуть ее мимо себя, между своей огромной тушей и стеной, и выпихнул на улицу. Том позже вспоминал руки Джона Роберта, вцепившиеся в ткань платья Хэтти, когда она, спотыкаясь, вылетела наружу.

— Нет! — закричала Хэтти.

Том поймал ее, когда она упала прямо на него, и умилился ей, ее теплой шее и прохладным волосам. Еще секунда — и он твердо взял ее мокрые пальцы в свои.

— Идем! — сказал он и потянул ее за руку.

Дверь дома номер шестнадцать по Заячьему переулку захлопнулась.

Том побежал, таща Хэтти за собой. Сначала она сопротивлялась, потом побежала рядом, держа его за руку.

Кто, откинув занавеску ранним утром, видел в этом ясном солнечном свете, как бежал по пустым улицам Том Маккефри с Хэтти Мейнелл? Я.

Через некоторое время, где-то на Траванкор-авеню, они, задыхаясь, перешли на шаг. Том отпустил руку Хэтти. Она тихо плакала, время от времени вытирая глаза костяшками пальцев. Том кидал на нее робкие взгляды.

— Хэтти, не плачь, милая, что такое? Это всего лишь я.

Она покачала головой и не ответила. Лицо у нее было красное, в глазах кровавые прожилки, губы мокры. Она уже не так сильно плакала, но задыхалась, судорожно втягивая воздух, словно тихо вскрикивала. Она закрыла лицо спутанными волосами, как покрывалом.

Они прошли дом Грега и Джу. Занавески были задернуты. Стояла тишина, Эннистон спал. У Тома болели ступни и ныли колени. Он где-то сбросил ботинки и снял носки во время приключений прошлой ночи, которая теперь казалась очень далекой.