Ученик колдуна

Первуша дубовый запор отодвинул, вышел на крыльцо, дверь прикрыл. С удовлетворением услышал, как запор задвинулся. Послушалась все-таки. На ногах у него поршни, в них ступать абсолютно бесшумно, заячий мех все звуки гасит. У амбара две тени, что-то складывают в сумраке в мешки. Первуша подкрался да, размахнувшись, одного ночного татя по голове огрел, сильно, не жалея. Ударенный так и упал. Второй отшатнулся было в испуге, потом увидел, что хозяин один. Ощерившись, кривой нож из-за ремня выхватил. Думал – в руках у Первуши палка простая. Лезвие поблескивает под луной зловеще.

Первуша нападения ждать не стал. Взмахнул посохом, ударил по предплечью, нож вылетел. Вторым ударом – тычком под дых, как копьем. Мужчина согнулся, воздух ртом хватает, сипит. А Первуша давай его охаживать по самым болезненным местам – по голени, по пяткам да по ключицам. Взвыл мужик дурным голосом. А сам виноват, непрошеным гостем заявился да не с добрыми намерениями. Отдубасил Первуша татя до полного бесчувствия. Когда тать шевелиться перестал и стонать, Первуша мешки развязал. А в них все, что на торгу выменяно на мед. Вот же ублюдки! Здоровые лбы, работать надо в поте лица, а не сирот грабить. Обозлился Первуша сильно. В амбаре длинную веревку нашел. Два куска отрезал, руки татям связал, потом к дубу тела подтащил. Веревку через сук перебросил. По Ярославовой «Правде» казнить он их мог без суда, застав на месте преступления. Казнить не собирался – попугать изрядно, чтобы урок дать.

На концах веревки петли завязал, на шею татям набросил. Сам рядом уселся, ждать, когда в себя придут любители легкой наживы. Время шло, а тати не шевелились. Первуше надоело ожидание, за ведром сходил. Из-за двери, услышав знакомые шаги, голос Купавы послышался:

– Первуша, ты ли?

– Я. Не беспокойся, все хорошо, татей связал я. Узнать хочу, кто такие.

– Отпустил бы ты их с Богом.

– Не, урок преподам, пусть дорогу сюда забудут. Ты печь топи, кашу готовь.

Сам ведро воды в ручье набрал, щедро плеснул на лица татей. Вздрогнули, в себя пришли.

– С пробуждением вас, голубчики, – ехидно сказал Первуша. – По шерсть пошли, да сами стрижены оказались!

– Эй, парень! Ты что собрался делать? – встревожился один.

Тать видел пеньковую веревку на шее у другого и на своей шее ощупал грубую пеньку.

– А что с татями ночными на Руси делают? И все честно, по «Правде».

– Погоди, давай миром решим, – вступил в переговоры второй.

Как раз он с ножом на Первушу кинуться собирался.

– А разве в чужой монастырь со своим уставом ходят? Ты с ножом ко мне в незваные гости пришел. Жизнь мою забрать пришел, так будь готов к тому, что я твою заберу.

– Погоди, не торопись. У меня в мошне деньга бренчит. Забери и отпусти.

– Мне неправедно нажитые деньги не надобны. Если возьму – чем я лучше вас буду? А вздерну, люди спасибо скажут.

– Тайну откроем – обогатишься.

– Враки. Если бы ты мог, сам обогатился. А ты еду воруешь, стало быть, жизнь твоя ломаного гроша не стоит.

– Деревня есть. Избы целы, люди. Только люди те застыли, не шевелятся. Сказывают – ночью оживают.

– Кто сказывает?

Тати переглянулись, ответа не дают. Первуша ногой одного пнул, другого:

– Поднимайтесь. Сейчас вешать буду, время только отнимаете.

Заголосили тати, в угрозу поверили. Кому умирать охота, когда зелень вокруг, птички поют – лепота!

– Не бери грех на душу. Отдай сельскому старосте.

– Неуж подельник? Думаете – отпустит?

– Лучше в узилище или в каменоломне, чем на суку висеть.

Первуша подумал немного. В самом деле, лучше в село отвести. Старосте с рук на руки сдать. Тот наверняка на княжий суд отвезет. Как князь решит, так тому и быть. Шагнул к татям, за веревку взялся. Они подумали – петли на шеях затягивать будет. Один зачастил:

– Про деревню не врали. Сам видел, только страшно там, убег я.

– Где? Как называется?

– Марьины Колодцы, отсель на закатную сторону верст пять.

– К старосте отведу, ежели скажете, кто на сей хутор навел.

– Ты сам. Башмаки новые, на торгу денежкой расплачивался, подумали, не беден. Следом пошли. А не выходил бы ты, так и ушли бы тихо с добычей.

– Вон что!

Злость захлестнула Первушу. На татей, на свою неосторожность, беспечность. Схватил посох и давай охаживать. Мужики в голос кричать. Стоя с петлей на шее не увернешься. Славно поколотил, самого пот пробил. Мужики уже не кричат, только стонут. Первуша посох оставил, присел устало. Отдохнув чуток, выдернул у каждого из головы по длинному волосу, узлом завязал, прочитал наговор на порчу. Потом петли с шеи каждого снял. Тати так и рухнули на траву. А Первуша им:

– Вернетесь если, предупреждаю – оба ослепнете навсегда. Наговор мой крепкий, никто снять не сможет. А теперь скройтесь с моих глаз, пока не передумал.

Оба татя, поддерживая друг друга, пошатываясь, двинулись по тропинке. Первуша им в спины крикнул:

– И приятелям своим накажите хутор стороной обходить, ибо кара жестокой будет, никто живьем не вернется.