Ученик колдуньи (СИ)

Здесь дела обстояли ещё страшнее. В полу зияли дыры, остатки стен щерились, будто гнилые зубы, и из них торчали осколки стекла. А над головой нависли тучи: плотные, сырые, с жутким кровавым оттенком.

Кагайя сидела на опрокинутом стуле посреди развалин бывшего кабинета. Позади нее торчал развороченный огрызок каминного дымохода. Сам камин сохранился лишь отчасти, и на уцелевшей половине мраморной полки Гвендолин разглядела приснопамятную склянку с черным комком внутри: чье-то сердце до сих пор билось…

Перед колдуньей на заваленном книгами полу, среди опрокинутых и разломанных в щепки стеллажей неподвижно лежал мертвый геликаприон, а чуть поодаль — морская гадюка. Гвендолин передернуло от воспоминаний о том, как эти самые зубы-сабли рвали дракона на арене. Тварь, конечно, была не виновата, но смотреть на нее от этого было не легче.

Не замечая ничего вокруг, Кагайя меланхолично выдергивала из волос жемчужные шпильки и бросала их на пол. Царственная осанка, обнаженные плечи, руки с тонкими запястьями и изящными витками браслетов, цепочка с граненым камнем на шее… Богатые шелка некогда изысканного платья насквозь вымокли, почернели и покрылись белесыми разводами грязи. Замысловатая прическа рассыпалась, и пряди невероятно длинных волос кольцами свились на полу. Клочья багрового тумана медленно проплывали над ведьмой, их горький привкус лип к губам.

— Я сама, — не отрывая глаз от тонкого профиля колдуньи, Гвендолин постаралась одной рукой затолкать Айхе обратно за груду стеллажей, откуда тот едва не высунулся. — Просто будь рядом. И, не дожидаясь возражений, шагнула к ведьме.

— Госпожа?

От напряжения в ее теле свело все мышцы, даже такие, о наличии которых она и не подозревала. Язык во рту будто распух и отказался ворочаться, и, по-медвежьи неловко переминаясь с ноги на ногу, Гвендолин вдруг сообразила, что за два-три коротких шажка в сторону колдуньи растеряла не только боевой запал, но и мысли. В голове сделалось неприятно пусто, словно кто-то набил ее мокрой ватой.

Вопреки ожиданиям, Кагайя не взвилась от ярости, не отвесила колдовскую оплеуху и даже не вышвырнула девочку заклятием из бывшего кабинета. То ли Нанну приукрасила истории с парламентерами, получившими от ведьмы на орехи, то ли случайно переоценила степень опасности. А то ли сама ведьма выдохлась и теперь снисходила лишь до молчаливого презрения. Во всяком случае, на новую посетительницу она не обратила ни тени внимания.

Гвендолин в замешательстве оглянулась на Айхе: тот внимательно следил за бывшей наставницей, явно борясь с искушением заявить о своем присутствии. Надолго его выдержки не хватит, это было очевидно, поэтому Гвендолин собрала в кулак все свое мужество и повторила чуть громче:

— Госпожа?

— Чего тебе? — буркнула Кагайя.

Гвендолин перевела дух. Кажется, почин можно было назвать удачным.

— Разве вы не видите? Прямо над вами воронка хаоса.

— И что?

Гвендолин недоуменно моргнула. Во-первых, ведьма с ней разговаривала. Во-вторых, слушала… и, похоже, слышала.

— Она вот-вот опустится…

— Так беги. Зачем притащилась?

— Я хочу помочь.

— Помочь? — точеное лицо колдуньи вытянулось от изумления. — Ты — мне? — уточнила она и расхохоталась. — А не боишься, что я вытрясу из тебя душу?

— Нет, — соврала Гвендолин, спрятав за спиной дрожащие руки. — Боюсь, что вы не захотите слушать, и тогда все погибнут. Все, — многозначительно подчеркнула она, наблюдая за реакцией.

— Не велика потеря. Какое мне дело…

— И Дориан тоже.

Колдунья ошпарила ее злым взглядом, словно хлестнула плетью по щеке. Обмирая от страха, Гвендолин заставила себя выдержать этот напор, не стушеваться и продолжить непослушными губами:

— Ведь вы его любите.

Вот он, момент истины. Кажется, Гвендолин только что подписала себе смертный приговор. Заподозрить могущественную чародейку, подмявшую под себя полмира, в привязанности к низшему существу, вроде тощего, нелепого алхимика?! И это после того, как ведьма призналась в посягательстве на чувства самого Хозяина Ветров?! Да как ей только в голову взбрело…

— Что ты знаешь о любви, девчонка, — голос ведьмы надломился, сквозь холодную оболочку вдруг прорезалось что-то живое, ранимое.

— Достаточно, — твердо сказала Гвендолин. — Знаю, что любовь — не розовые сопли и не вздохи под луной. Знаю, что любить тяжело, а временами больно и страшно. Знаю, что ради счастья любимого человека сделаешь все на свете, пусть даже он будет счастлив не с тобой.

Должно быть, слова прозвучали убедительно. Плечи у Кагайи неожиданно поникли, и сама она разом ссутулилась. Выдернув последнюю шпильку, сложила бледные руки на коленях. Волосы смоляной волной струились по ее спине, по вороху книг, по кирпичному крошеву разрушенного камина.

— Думаешь, я стану обсуждать это с тобой? — спросила она презрительно.