Ученик мага

Первые пять дней я только тем и занимался, что повсюду искал Феруза. Калькутта, конечно, большой город, но через неделю мне стало казаться, что тот, кого я ищу, просто не существует. Может, Хафиз Джан направил меня в Калькутту по ошибке? Или Феруз куда-нибудь переехал? И то и другое вполне возможно. Впрочем, что толку задаваться бесполезными вопросами.

Меня не покидало ощущение, что чем усерднее я ищу, тем меньше у меня шансов найти. Если верить традиции, то джинны, проведав о моих настойчивых поисках, решили подшутить. Джинны вообще очень любят шутки. Вот они и скрыли от меня Феруза. Оставалось только ждать, пока какой-нибудь добрый дух не сжалится надо мной и не уберет завесу, скрывающую учителя. Пока же оставалось только запастись терпением и пережидать проделки джиннов.

Я поспешил убраться с пути трамвая, который с грохотом несся на меня, подобно груженой углем вагонетке, перешел дорогу и свернул влево – на знаменитую книжными развалами Колледж-стрит. Пожалуй, это самое большое в мире кладбище ненужных книг. Выгоревшие на солнце, неоднократно намокавшие под проливными муссонными дождями – эти книги определенно знавали лучшие времена. Ради любопытства я покопался немного среди высоченных стопок. Половина книг – по древним, бывшим в ходу еще на заре компьютерной эры языкам программирования. Другая половина – любовные романы. Я шел вдоль центрального прохода и вдруг наткнулся на прилавок с книгами издательства «Mills & Boon».13 Возле него толпились бизнесмены, школьницы, конторские служащие, таксисты, выискивая пикантное любовное чтиво.

Продавец ненадолго оторвал взгляд от рассыпающейся книги под названием «Случайная встреча» и предложил мне заглянуть в его любимую кафешку. В путеводителях любят писать, что калькуттский Альберт-Холл – это местный аналог кафе на парижском Рив-Гош – левом берегу Сены. Красивые слова. Не исключено даже, что когда-то давным-давно они соответствовали действительности.

Кафе столиков на двадцать расположено на третьем этаже Альберт-Холла. И стены, и высокий потолок покрыты толстым слоем копоти. Под потолком величаво рассекают воздух выгнутые, похожие на ятаганы, лопасти старинных вентиляторов. В Альберт-Холле не собирались лучшие представители передовой общественности, чтобы обсудить насущные проблемы современности. Здесь не клубился густой серебристый дым сигарет «Галуаз». Кафе пустовало. Пустовало, если не считать одинокого пожилого горбуна в дальнем углу. Он раскладывал марки в альбом.

При виде этого трогательно одинокого старика у меня от жалости сжалось сердце. Я подсел к нему. У горбуна была абсолютно круглая голова, а одежду покрывал слой неповторимой калькуттской грязи. Восковой цвет его лица, казалось, отражает перламутрово-голубой цвет облупившегося пластика столешницы, над которой он склонился.

– Красивые марки, – сказал я с восхищением.

– Что? Что вы сказали? – переспросил горбун. Ну вот, кажется, он еще и на ухо туговат.

– Я говорю, марки у вас красивые. Такие яркие.

Мне хотелось немного подольститься к старику.

– Какие еще марки?

Разговор явно не клеился.

– Те, что у вас в альбоме… вот эти, например, такие яркие… бразильские, да?

– А! Так вы марки любите?

Чудесно, – подумал я, – похоже, он уловил суть беседы. Вот теперь-то разговоримся!

– Просто обожаю! А вы?

Выражение ангельской нежности на его лице тут же сменилось невероятным отвращением.

– Нет! – взревел он. – Терпеть не могу эти никудышные клочки бумаги.

– Зачем же тогда вы их собираете?

– Это не мое, – признался горбун, закуривая. – Это моего друга – он в туалет отошел.

Тут за столик вернулся высокий, грациозный, как тореадор, мужчина с зеленовато-карими глазами. Судя по чертам лица – явно пуштун. Волосы он напомадил бриллиантином с ароматом лавандового масла и зачесал назад. На чисто выбритом лице красовались аккуратно подстриженные усы. Поверх холщовой рубашки – терракотового цвета жилет с расстегнутой нижней пуговицей. Тонкие саржевые брюки и до блеска начищенные оксфордские туфли говорили о строгом воспитании, денег на которое не пожалели. Руки все в старческих пятнах, но с тщательно ухоженными ногтями и удаленными волосками – по ним я сделал вывод, что их обладателю, должно быть, что-то около шестидесяти пяти. Нечасто встретишь настолько хорошо сохранившегося джентльмена. Но самое большое впечатление производила даже не его внешность, а то чувство уверенности, которое он излучал.

Он повернулся к своему приятелю и низким бархатным голосом медленно произнес:

– Как зовут твоего нового знакомого, Рублу?

– Понятия не имею, – проворчал горбун, не поднимая головы. – Он подошел марки посмотреть.

– Я просто не смог пройти мимо. У вас, сэр, потрясающая коллекция, – тут же сказал я.

– Благодарю вас, молодой человек. Я коллекционирую марки вот уже много лет. У меня собраны все индийские и большая часть английских за последние… – он ненадолго задумался, – за последние восемьдесят три года, кажется.

– Марки, марки… Ерунда какая! – протянул горбун.