— В этом случае нам не хватает жертв. Жертв! Антропофаги должны питаться, чтобы процветать и размножаться. Однако не было ни одного сообщения о нападении, ни одного свидетеля, ни одной жертвы, ни улик, прямых или косвенных. Кроме этого, — он указал пальцем на монстра, подвешенного на крюке, — и вот этого, — он обернулся к прикрытому простыней трупу девушки, лежащему на столе.
— Поэтому я делаю простой вывод, что их здесь не много. Вот видишь, Уилл Генри, как наш враг — страх — делает невозможное возможным, а нелогичное логичным! Да. Мы имеем дело с недавно прибывшими монстрами. Вот этот и, возможно, еще одна или две самки. Самая большая загадка — не то, сколько их, а как они сюда попали. Они — не амфибии, так что приплыть они не могли. У них нет крыльев, значит, они не прилетели… так как же они сюда попали? Вот на этот вопрос мы и должны ответить, Уилл Генри, в заключение сегодняшнего дела. Итак, где список?
— Список, сэр?
— Да, да, список, список, Уилл Генри. Что ты так на меня уставился? Я что, сумасшедший, по-твоему? Или я неясно выражаюсь?
— Я не… Я не видел… Вы не давали мне никакого списка, сэр.
— Нельзя быть рассеянными сейчас, Уилл Генри. Только не сейчас, когда наша рассеянность может стоить нам жизни. Даже одна или две самки Антропофагов очень опасны. У них все почти так же, как у львов, — самки более опасны, чем вялые самцы, которые довольствуются остатками трапезы после того, как самки убивают.
Он схватил листок бумаги, который лежал на груди мертвой девушки.
— Ах да, вот он, Уилл Генри. Там, куда кто-то его и положил.
В голосе его прозвучал некоторый упрек, словно, будь у него время и факты, он без труда доказал бы, что именно я положил туда список. Он протянул мне листок:
— Держи, упакуй побыстрее и положи у задней двери. Да пошевеливайся, Уилл Генри!
Я взял листок. Его почерк был ужасен, но я уже достаточно долго работал у Доктора, чтобы разобрать написанное. Я побежал вверх по лестнице. Начиналась игра, в которой счет идет на время, — игра по поиску вещей. Именно так можно было назвать то, чем я занялся, потому что насколько Доктор был отвратительным поваром, почти настолько же был он и человеком несобранным. Например, десять минут у меня ушло на то, чтобы найти его револьвер (это был первый предмет в списке), который лежал не на своем обычном месте — в левом ящике стола, — а на полке книжного шкафа, стоящего за ним. И наткнулся я на него, тем не менее, методично находя и собирая другие вещи по списку.
Длинный охотничий нож. Фонари. Мешки для образцов…
Порох. Спички. Палки…
Керосин. Веревка. Медицинская сумка, лопата…
И как я ни старался следовать совету Доктора сосредоточиться только на насущном деле — на предметах из списка и их комплектации, — все же я не мог не догадаться: мы готовимся к вылазке.
И всю дорогу, пока я бегал вверх-вниз по лестнице, из одной комнаты в другую, от одного шкафа к противоположному, перерывая содержимое полок и ящиков, голос Доктора, пронзительный и всепроникающий, доносился снизу:
— Уилл Генри? Уилл Генри, почему ты так долго? Пошевеливайся, Уилл Генри, пошевеливайся!
Когда пробило полночь и я стоял у задней двери, пытаясь коротенькой веревкой перевязать пучок деревянных кольев, под аккомпанемент непрекращающихся разглагольствований Доктора («Я же не требую от тебя ничего невозможного, Уилл Генри, не так ли? Разве я когда-нибудь требовал от тебя невозможного?»), кто-то поскребся в дверь, что прервало наши сборы, мои попытки и его упреки.
— Доктор! — тихо позвал я, как только он вышел на верхнюю площадку лестницы. — Там кто-то за дверью!
— Так открой, Уилл Генри, — сказал он нетерпеливо. Он сдернул свой пропитанный кровью халат и бросил его на стул.
Эразмус Грей, старик-расхититель могил, который приходил почти в это же время вчера ночью, стоял, сгорбившись, на крыльце. На нем была все та же потрепанная широкополая шляпа. За его спиной я углядел все ту же костлявую лошадь и расшатанную телегу; они были наполовину скрыты туманом. У меня возникло отчетливое неприятное чувство, будто все повторяется, как это бывает в кошмарном сне, и на секунду мне показалось, совершенно явственно, что на старую телегу взгроможден еще один страшный сверток.
Как только я открыл дверь, старик стянул шляпу и искоса посмотрел на мое поднятое кверху лицо; его слезящиеся глаза исчезали под нависающими морщинистыми веками.
— Скажи Доктору, я пришел, — сказал он тихо.
Но говорить ничего не пришлось. Доктор вырос у меня за спиной, широко распахнул дверь и втащил Эразмуса Грея в кухню. Втащить его было не лишним, ибо старик еле переставлял ноги, буквально — едва волочил их по полу. И кто бы его осудил? Из троих человек, оказавшихся на кухне, только один с нетерпением предвкушал вылазку, и этим человеком не был ни Эразмус Грей, ни юный ассистент Доктора.
— Погрузи вещи в повозку, Уилл Генри, — скомандовал Доктор. Одновременно он твердо взял старика под локоть и повел его — скорее, потащил — вниз по ступеням крыльца.