Ученик монстролога

Каким глупцом чувствовал я себя теперь за то, что осуждал Доктора, когда тот убил Эразмуса Грея. Случай Хезекии Варнера полностью опровергал утверждение, что «там, где есть жизнь, есть надежда». У него оставалась жизнь, но надежда? Его судьба ничем не отличалась от судьбы несчастных девственниц, брошенных в яму на съедение Антропофагам. Что может быть страшнее, чем знать, что ты — живой труп? Без сомнения, Эразмус умолял бы Уортропа, как Варнер: «Убейте меня!» И, без сомнения, как Доктор и говорил, поблагодарил бы его за то, что он сделал.

Я даже удивился, когда Доктор наконец открыл дверь. Его длинная тень упала на пол и на противоположную стену. Он опустился рядом со мной и принял ту же самую позу усталого смирения и прижал кулаки к глазам, вокруг которых залегли черные тени.

— Я не могу сделать этого, Уилл Генри.

Он рассмеялся и добавил:

— Не знаю даже, что это — триумф воли или поражение. Возможно, и то, и другое. Видишь, почему я предпочитаю морали науку? Что есть, то есть. Что возможно будет, то возможно будет. Ему позволили лежать в этой постели, не двигаясь, пока под тяжестью его собственного тела у него не образовались язвы, они воспалились, и мухи стали откладывать в них личинки, а теперь эта инфекция дошла до костей. Он приговорен, Уилл Генри, надежды на выздоровление нет.

— Тогда почему вы не можете?… — прошептал я.

— Потому что я не понимаю, что движет мной. Я сам себе не доверяю. Я не знаю, чьи руки держали бы подушку — его… или мои.

Он резко поднялся и подтолкнул меня тоже вставать.

— Идем, Уилл Генри. У нас осталось здесь лишь одно небольшое дело. И касаться оно будет возмещения ущерба. Действительно, откуда столько мух! Личинки, пожирающие тело Варнера, черви сомнения и вины, пожиравшие душу моего отца. Есть такие монстры, как Антропофаги, но есть еще и монстры другого порядка. Так было, Уилл Генри, и так будет.

Он стремительно пошел по коридору, не оборачиваясь. Я поспешил следом за ним, испытывая облегчение при мысли, что наше пребывание здесь подошло к концу. Мы прошли по длинному коридору, в котором даже в этот поздний час раздавались крики, жалобы и призывы приговоренных к заключению здесь «гостей». Мы спустились по узкой скрипучей лестнице на первый этаж, где ждала суровая миссис Браттон, и на ее крючковатом, как у ведьмы, носу было пятно белой пудры. С момента нашей последней встречи она нацепила передник и страдальческую, неестественную улыбку.

— Ваше посещение больного завершено, Доктор? — спросила она.

— Нет, — бросил Уортроп, — а вот жизнь больного уже почти завершена. Где Доктор Старр?

— Доктор Старр закончил на сегодня, — сухо ответила она, подлаживаясь под его тон. — Уже слишком поздно.

Монстролог глухо рассмеялся горьким смехом:

— Вне всякого сомнения, моя дорогая! Что у вас есть из обезболивающего?

На ее лице появилось хмурое недовольное выражение, гораздо более естественное, чем улыбка:

— Обезболивающего, Доктор?

— Опий… или морфий, если есть.

Она покачала головой:

— У нас есть аспирин. А если пациент совсем плох, доктор позволяет дать ему глоток виски.

— В нашем случае не поможет ни то, ни другое, — сказал Уортроп.

— Он плохо себя чувствует? — поинтересовалась она безо всякого выражения на лице. — Мне он не жаловался.

— Он не доживет до утра, — сказал Доктор, и лицо его вспыхнуло. Ему потребовалось все его мужество и самоконтроль, чтобы не схватить старуху за тощее горло и не свернуть шею. — Принесите виски.

— Я не могу без разрешения доктора, — протестующе воскликнула она. — А он отдал ясный приказ не беспокоить его.

— Я даю вам разрешение «побеспокоить» его, миссис Браттон, — прорычал Уортроп. — В противном случае я привезу городскую полицию, чтобы дать вам разрешение.

Он развернулся на каблуках и зашагал прочь к лестнице. Сердце у меня упало. Этому ночному посещению не будет конца. Когда мы проходили через гостиную, Уортроп велел мне взять маленькое кресло-качалку, которое стояло у камина. Я пошел за ним вверх по лестнице, волоча кресло за собой.

— Виски, миссис Браттон! — крикнул он через плечо. — И пузырек аспирина!

Мы вернулись в комнату Варнера. Уортроп уже снова прикрыл его одеялами, но запах разложения все еще стоял в воздухе. Я поставил кресло рядом с кроватью, Уортроп сел — и началось ожидание смерти. Пришла миссис Браттон с виски и аспирином. Она отказалась переступать порог комнаты, лишь взгляд ее метал молнии в сторону Уортропа. Я взял поднос из ее рук.

С беспечностью, попросту ненормальной в этих трагических условиях, она спросила:

— Я там испекла булочки с клюквенной начинкой. Принести вам или вашему мальчику?

— Нет, спасибо, — ответил Доктор сквозь зубы. — Я не голоден.

— Как угодно, — сказал она насмешливо. — Что-нибудь еще, Доктор?

Он не ответил. Тогда она посмотрела на меня. Я отвел глаза. Она оставила нас в покое.

— Закрой дверь, Уилл Генри, — мягко сказал Доктор.

Он приподнял голову Варнера и сунул ему в полуоткрытый рот четыре таблетки аспирина. Потом он прижал к его бесцветным губам бутылку.

— Пейте, Хезекия. Пейте.