Ученик убийцы

— Что у тебя есть? — вопросом ответил один из них. Его голос был медленным и дребезжащим, как будто им давно не пользовались, слова были полностью лишены какой-либо интонации. Он медленно двигался вокруг меня широкой дугой, заставляя меня поворачиваться. «Говорящий мертвец», — подумал я и не смог остановить эту мысль, эхом повторявшуюся в моем сознании.

— Ничего, — сказал я задыхаясь, отвлекая его разговором, чтобы удержать на расстоянии, — у меня нет ничего для вас. Ни денег, ни еды, ничего. Я потерял все мои вещи там, на дороге.

— Ничего, — сказал второй, и я впервые понял, что это некогда была женщина. Теперь это была пустая злобная кукла, чьи тусклые глаза внезапно загорелись алчностью, когда она сказала: — Плащ. Я хочу твой плащ.

Она, по-видимому, была довольна тем, что ей удалось сформулировать эту мысль, и это сделало ее достаточно невнимательной, чтобы позволить мне ударить ее по голени. Она посмотрела вниз как бы озадаченно и продолжала ковылять вокруг меня.

— Плащ, — эхом отозвался второй. Мгновение они сверкали глазами друг на друга, тупо осознавая возникновение соперника. — Мне. Мой, — добавил он.

— Нет. Убью, — спокойно сказала она. — И тебя убью, — напомнила она мне и снова подошла достаточно близко. Я замахнулся на нее своей палкой, но она отскочила назад, а потом попыталась ухватиться за нее. Я повернулся как раз вовремя, чтобы ударить того, в кого уже попал прежде. Потом я прыгнул мимо него и помчался дальше по дороге. Я бежал неловко, сжимая в одной руке палку, а другой сражаясь с застежкой моего плаща. Наконец она расстегнулась, и я отбросил плащ, продолжая бег. Слабость в ногах сказала мне, что это мой последний шанс. Но несколькими мгновениями позже они, видимо, добежали до плаща, потому что я услышал сердитые крики и вопли драки. Я взмолился, что-бы добычи им хватило на всех четверых, и продолжал бежать. Дорога изгибалась несильно, но достаточно, чтобы скрыть меня от них. Все равно я продолжал бежать, а потом перешел на рысь и бежал сколько мог, прежде чем посмел обернуться назад. Дорога за моей спиной была широкой и пустой. Я заставил себя идти дальше, но увидел подходящее место и покинул дорогу. Я нашел отвратительные заросли куманики и протиснулся в самую середину. Дрожа от изнеможения, я присел на корточки в чаще колючего кустарника и напряг уши, чтобы уловить какие-нибудь звуки погони. Я сделал несколько маленьких глотков воды и постарался успокоиться. У меня не было времени для такой задержки. Я должен был вернуться в Баккип. Но я не смел высунуть носа.

Мне до сих пор кажется невероятным, что я мог заснуть там. Но именно так и вышло.

Я медленно проснулся. Голова моя кружилась, и я был уверен, что выздоравливаю после тяжелого ранения или долгой болезни. Ресницы мои слиплись, губы распухли, во рту был противный кислый вкус. Я заставил себя открыть глаза и озадаченно огляделся. Свет угасал, облака закрыли луну.

Мое изнеможение было столь сильным, что я свернулся в колючих кустах и спал, несмотря на боль от множества вонзившихся в меня колючек. С большим трудом я высвободился, оставив в куманике клочки одежды, волос и кожи. Я вышел из своего убежища осторожно, как всякое загнанное животное, не только прощупывая окрестности так далеко, как достигали мои чувства, но еще и принюхиваясь и оглядываясь. Я знал, что не обнаружу прощупыванием никаких «перекованных», но надеялся, что дикие животные могут увидеть их и сообщить мне об этом. Но все было тихо.

Я осторожно вышел на дорогу. Она была широкой и пустой. Я посмотрел разок на небо и двинулся к Кузнице. Я держался близко к краю дороги, там, где тени от деревьев были гуще. Я пытался двигаться быстро и бесшумно, но и то и другое у меня получалось не так хорошо, как хотелось. Я перестал думать о чем-нибудь, кроме бдительности и необходимости вернуться в Бак-кип. Жизнь Кузнечика была почти неосязаемой нитью в моем сознании. Думаю, что единственным чувством, которое я испытывал на самом деле, был страх, заставлявший меня постоянно прощупывать лес по обе стороны дороги и оглядываться.