Ученики Ворона. Огни над волнами

А еще я видел улыбку на лице Хромого Ганса, он прильнул ко мне, и в руках у него был кинжал, покрытый алой кровью, надо думать, моей. Он показал его мне и шепнул: «Смерть за смерть». Мог бы ударить еще раз в живот или в грудь, но, видно, не хотел он так, хотел увидеть мои глаза перед тем, как перережет мне горло.

Я же ничего сделать не мог, только смотреть. Я бы вообще уже упал, если бы он меня не придержал. А еще внезапно пришла боль, она взорвалась внутри, как молниевый шар Миралинды, и мне стало нечем дышать.

Сталь кинжала почти коснулась моего горла, в этот же момент меня дернули сзади, сильно, перед глазами мелькнул росчерк стали, и рука Хромого Ганса, держащая кинжал, отлетела в сторону.

— Ты-ы-ы! — Разбойник махнул культей, и мое лицо оросила горячая влага. — Как ты мог, ты же…

Острый лепесток глефы пробил его грудь одновременно с двумя молниями и одной огненной стрелой. Он умер еще до того, как упал на землю.

А потом пришла темнота, которая погасила боль. И мне в ней было спокойно и хорошо, до той поры, пока кто-то не начал орать у меня над ухом.

— Не имеешь права! — меня кто-то теребил, точнее, хлестал по щекам. — А ну, быстро приходи в себя! Скотина! Дикарь! Мерзавец!

«Рози, — лениво подумалось мне. — Эк ее разобрало. И почему сразу дикарь?»

Она все не унималась, начала барабанить по моей груди и даже вроде как плакала. Вообще-то в подобное мне верилось с трудом, достославная дочь рода де Фюрьи плакать права не имела, она мне сама про это рассказывала. «Уверенность и самообладание ведут к победам» — вроде так звучал их родовой девиз. Самообладание подразумевало выдержку в любой ситуации. Но голос-то дрожит. Нет, надо глянуть на то, что с ней творится, такой шанс упускать нельзя.

Я открыл глаза и увидел, что по лицу Рози катятся слезы. Вот это да!

— Теперь могу сказать, что видел все, — просипел я. Надо же, как в горле пересохло. — Ты плачущая — это то еще зрелище.

— Скотина, — вытерла щеки моя нареченная. — Тебе показалось. Какая плачущая, о чем ты? Из-за кого? Из-за тебя? Вот еще!

Я пошевелился и положил руку на живот. Вроде не болит. Странно. Может, мне показалось, что кинжал по рукоять вошел?

— Крепко этот Хромой меня подрезал? — уточнил я у Рози и закашлялся, очень уж горло саднило. — Попить есть?

Она встала с края топчана, на котором я лежал, и отошла к столу, стоящему в углу комнаты. А я вообще где? Что за дом?

— На, — вернулась Рози, приподняла меня и поднесла к губам глиняную плошку с водой. — Пей.

Вода была теплая, но это меня совершенно не опечалило. Она прошла по горлу, и я понял, что испытывают растения в засуху после того, как их полили. Это было чистое и незамутненное счастье.

— Так что там? — Я показал на живот. — Сильно он меня покромсал?

— На совесть. — Рози криво улыбнулась. — Он тебя убил вообще-то. Точнее, почти убил, еще минут пять — и ты отправился бы за Грань, на суд богов. Мы сделать ничего не могли, он тебе все кишки порезал, и крови ты много потерял. Так Эбердин сказала, а она в этом теперь хорошо разбирается.

— Ворон, стало быть, спас, — сделал единственно верный вывод я.

— Ворон появился только к вечеру, — ошарашила меня де Фюрьи. — Как водится, злой, словно собака. Он там с кем-то поругаться успел, а когда выяснил, что произошло здесь, вообще словно с цепи сорвался, собрался даже принцу Айгону личную войну объявлять. Причем если бы ты умер — и объявил бы.

— Тогда я ничего не понимаю. Не Ворон, не вы… А кто тогда меня вылечил?

— Вот он. — Рози показала на угол комнаты. — Эй, ты, иди сюда.

Раздался стук корешков по полу, и к кровати подбежал Фил. Только он выглядел как-то странно — у него совершенно не было листвы, и он, похоже, этого стеснялся. По крайней мере, он прикрывался ветками так же, как девки, купающиеся голышом, при виде неожиданно появившихся парней.

— Поясни, — потребовал я.

— Когда ты захрипел и у тебя ртом пошла кровь, он к тебе подбежал. — Рози, видимо, решила меня добить, она погладила Фила по его бутону-клюву. — Знаешь, он на тебя как-то так упал, как раз на живот, ветвями обхватил и засветился. Точнее, это был не свет, а багрово-красные отблески. И так — минут пять. Потом он с тебя слез, мы смотрим — а все листики у него желтые, как осенью. Они в тот же вечер и опали.

— А у меня… — Я протянул руку, и Фил ткнулся в нее своим клювом.

— Никаких ран, только два шрама, — подтвердила Рози. — Некрасивых, но уже затянувшихся. Ты, правда, все равно весь бледный был и в себя не приходил, а дышал так страшно, будто вот-вот умрешь.

— Однако вот не умер. — Я крякнул, сел на кровати, задрал рубаху и глянул вниз. Ну да, два шрама, все как Рози говорила. Я потыкал в них пальцем и с удивлением произнес: — Вроде ничего не болит.

— Четыре дня проспать, еще бы. — Рози как-то странно задышала. — Четыре дня — и ничего не понятно.

— Прости. — Я спустил ноги на пол и обнял ее. — Прости. Я же не знал. И потом, ты, наверное, молчала, а надо было орать. Вот ты сейчас на меня накричала, я тебя услышал и проснулся.