Ученики Ворона

А еще через пару месяцев мы лишились Греты. Не скажу, что нелепо, но… Ее похитили. Да-да, тут это в порядке вещей. Вождь одного из кочевых племен заприметил ее на базаре, куда наша соученица отправилась в компании подруг. Смуглого кочевника пленили светлые волосы и впечатляющие формы нашей Греты настолько, что он заплатил огромные деньги за ее похищение. Есть тут такие умельцы, могут умыкнуть кого угодно откуда угодно.

Они, собственно, нам и поведали, кто был их заказчиком, когда мы, поняв, что случилось, начали поиски соученицы и быстро добрались до этих негодяев.

Одно плохо — опоздали мы. Грета по вредности характера недалеко ушла от Аманды, потому сразу же после того, как ее развязали, не стала слушать комплименты вождя, уверенного в том, что теперь эта красивая белая женщина никуда от него не денется, и выжгла ему глаза, попутно запалив все вокруг. Это Грету и погубило. На выходе из пылающего шатра ее встретили стрелы. Будь ты хоть трижды маг, но если тебя ими утыкали с головы до пят, жизнь закончена.

Мы перебили всех мужчин и часть женщин того племени, резня была страшная. Я такой откат словил, что потом еще сутки в себя приходил. Но месть — это святое. Там, дома, мы не смогли отомстить. Но тут у нас такая возможность есть.

Вот так, человек за человеком тают наши ряды, и даже вышеупомянутая месть, по сути, ничего не меняет. Друга-то не вернешь уже… Нас, между прочим, меньше двух десятков осталось. Фила я в расчет не беру, разумеется, особенно если учесть то, что кому-кому, а ему-то живется замечательно. Он теперь никаких забот не знает, только в придомовом маленьком фонтанчике плещется да служанок пугает.

— А дома сейчас весна, — сообщила Эбердин, выходя из шатра, присаживаясь рядом со мной и доставая из ножен меч, с которым она по-прежнему не расставалась. — Холмы зеленеют, и трава пахнет как молодое вино. Пастухи погнали овец на горные пастбища, а моя младшая сестра, должно быть, готовится к танцам вокруг дерева с лентами. В этом году она как раз в возраст невесты вошла.

Мягкий лоскуток заскользил по и без того безупречно сверкающему лезвию. Год прошел, а она все на клинок не налюбуется, тот, что ей старик из оружейной лавки подарил. Нет, она нам объяснила, что это не просто меч, а работа горского оружейника, который жил до Века смуты и творил клинки только для великих правителей и великих воинов. Не ковал, а именно творил. Каждый такой меч бесценен — не в смысле денег, а по сути своей. Для жителя Пограничья это святыня, обладать которой — немыслимая честь. Да и осталось таких мечей не больше десятка, причем все они находятся в руках вождей самых сильных кланов.

Вот Эбердин и обхаживает его каждый день, полируя безукоризненное лезвие и доводя его до… Даже не знаю, до чего именно. То ли идеала, то ли совершенства. И пусть ее. Каждый с ума сходит по-своему.

— Да чего вспоминать? — лениво ответил ей я. — Весна везде весна. И здесь — тоже.

— В этих песках не поймешь, какое время года на дворе, — проворчала горянка. — Днем всегда жарища, ночью холодища.

— Так сходи погрейся, — ткнул я пальцем в дальние барханы, на которых пылали десятки костров. — С час пути будет, не больше.

— Завтра погреюсь. — Эбердин легко вскочила на ноги, крутанула меч и наставила его острие на огни, отлично различимые в густоте ночи. — Уж не сомневайся.

ГЛАВА 2

Все так, все верно. Там грелись у огня те, за чью кровь и жизнь нам заплатили. Точнее — заплатят. Здесь не принято отдавать деньги заранее, и эта традиция нам до сих пор казалась странноватой. Как, впрочем, и то, что после с нами всегда рассчитывались сполна. Ни разу не обманули.

Впрочем, возможно, дело было в том, что никто не рискнул бы обмануть самого Сафара. Как ни крути, а за нашими спинами стоял именно он. Вслух этого никто не говорил, но мы же не дети, правда? Причем, полагаю, не все заказы до нас доходили, какие-то из них повелитель Халифатов мог счесть неуместными или просто ненужными, чтобы не обострять ситуацию на своих землях.

В данном же случае все было ровно наоборот. Там, на соседних барханах, сейчас веселилось, горланило и жарило мясо одно из кочевых племен, которое порядком наследило в окрестных селениях. Несколько из них были сожжены дотла, какие-то изрядно разорены. У местных кочевников такое случается — ни с того ни с сего без какой-либо видимой причины они вдруг начинают жаждать крови, разбоя и насилия. Ладно бы голод там или скот весь пал, хоть минимальное объяснение такому поведению имелось бы. Но нет — вот просто захотелось им пошалить. Вспомнить традиции предков.

Иногда все заканчивается более-менее мирно — местный правитель прикрывает глаза на их бесчинства, особенно если жители не очень пострадали, принимает от вождя племени дорогие дары и заверения в том, что это было в последний раз, и все идет, как шло до того. Убитых мужчин и поруганных женщин жаль, но это жизнь, ничего не поделаешь.