Ученица

— С вами мы поговорим потом, — рявкнул Стриженный, пыхтя сигаретой. — Будет много вопросов.

С Турки слетело оцепенение, мысли заметались:

— Он где-то здесь держит Лену! Тузов! Это он ее похитил. Он держал ее все это время, потому что у него прострелены яйца, и он не мог ее трахнуть! — Турка выпалил тираду на одном дыхании, ничуть не краснея. — Я вам говорил об этом раньше, а вы мне не верили! — он размахивал руками перед лицом Стриженного, а тот сохранял невозмутимый вид, продолжая пускать дым. — Я говорил, что это он, таинственный «С» — Сергей Тузов. Вы нихрена не сделали, для того, чтоб спасти Лену! Твари!

— Артур, не надо, — придержал сына за плечо отец. — Хватит.

— Папа, они ничего не сделали! Они ее не искали, а Лена все это время гнила здесь! — гаркнул Турка так, что капельки слюны попали в лицо Стриженному. Он утерся ладонью, щурясь одним глазом от дыма — сигарета сидела в самом уголке рта.

— Мальчик, иди домой.

— Я не уйду, пока вы все здесь не обыщите! Она где-то тут. Ищите!

— Уведите его, — буркнул Стриженный отцу и повернулся спиной. Турка хотел было броситься на Стриженного сзади, но папа сграбастал его в охапку и оттянул. Не ругал, ничего не говорил — потащил прочь, слушая, как Турка на все лады матерится и распекает милиционеров. Он уже не сдерживался, выплескивая накопленную боль, ярость, обиду, отчаяние. А потом лишь сотрясался и переставлял ноги как робот, ни о чем не думая, а отец брел рядом. Им предстояло еще выйти из рощи — никто не вызвался довезти их до дому.

— Хорошо, что мама в больнице, — проговорил отец, и Турка шмыгнул носом, молчаливо соглашаясь. — Представляю, что с ней было, узнай она… А уж если б увидела… — мужчина махнул рукой.

Они продолжили месить грязь. Холод и сырость обоих волновала меньше всего.

* * *

Алина торопилась домой. Ее весь день не покидало ощущение, будто за ней наблюдают. В голову лезли мысли о маньяке — это если не считать бесконечных размышлений об историке.

Она понимала, что поступила неправильно. И что теперь делать? Воскобойниковой хотелось отмотать время назад или хотя бы забыть о «подставе», которую она учинила преподавателю. О чем она думала?

Он теперь может ее засудить. Причем легко.

Школьница торопилась домой от Хазовой. Засиделись, обсуждая случившееся и вот теперь она идет по темноте.

Деревья махали ветвями. Тени-щупальца ползли по мокрому асфальту к пятнам света фонарей. Алина прошла через центр размытого круга, и ей показалось, что она как на ладони, а из тьмы за ней наблюдает не то что один человек — сотни глаз.

Позади нее застучали шаги. Девушка обернулась, увидела надвигающуюся фигуру. Алина неловко подняла руки, будто пытаясь защититься, открыла рот, но вскрикнуть не смогла. Сумочка съехала с плеча, подошва заскользила по асфальту.

— Алина, тебя не догнать.

Крик застрял в горле, девушка поперхнулась. Будто стеклянный сосуд лопнул в груди, окатив трепещущее сердце ледяной водой.

— В-вы…

— Хочу с тобой поговорить. Не против?

— Я… не п-против.

— Тогда пойдем в машину. Ветер.

Алина застыла. Что-то не понравилось ей во взгляде историка, хоть мужчина и улыбался. До подъезда каких-нибудь двадцать метров. По спине пробежали мурашки, Алина с трудом подавила дрожь. Он что, выслеживал ее, ждал?

— Так что?

Школьница кивнула и пошла за Андреем Викторовичем.

В салоне работала печка. Тепло окутывало, туманило разум. Молчание затягивалось.

— Знаешь, я тебя понимаю, — сказал преподаватель. — Но должны быть границы, верно?

Алина молчала. Она вспомнила вдруг, как бросалась под машину, как соблазняла историка. Ее охватил стыд, и девушка не знала, что ответить.

Андрей Викторович побарабанил пальцами по рулю.

— Я не собираюсь выговаривать и тем более, угрожать тебе. Зачем? Ты и сама поймешь все, не сейчас, так потом.

— Я уже поняла! — вырвалось у Воскобойниковой. — Я конченная дура. Вы меня простите? Вы… мне так приятно быть рядом с вами, — по щекам девушки поползли слезы. — Я просто хочу быть рядом с вами.

— Прости и ты меня. Все так сложно, но… никогда не поздно исправлять ошибки, просить прощения, раскаиваться… Если у тебя есть желание, — историк хмыкнул. — А если желания нет… Что ж, судить за это человека нельзя. Я так считаю. А вместе мы никогда не будем.

— Вас… не посадят? — практически шепотом добавила Алина. Она почти не слышала, что говорит мужчина.

— Не знаю. Могут. Не так страшно сидеть, если за тобой есть вина. А если просто так… Ты понимаешь.

— Я… мы… Мы дадим все показания, которые нужно, чтоб с вас… — она запнулась, и Андрей Викторович мягко взял ее кисть: — Все нормально. Не переживай.

Она смотрела на преподавателя, щеки пылали, чуть приоткрылись губы — как нежный бутон. Историк изучал ее с усталой улыбкой. Алина с одной стороны жалела, что вообще согласилась на разговор — такого жгучего стыда она никогда не испытывала еще, с другой стороны — наслаждалась моментом, и знала, что возможно, они никогда не будут больше сидеть вот так. Никогда не окажутся в такой интимной обстановке.