И выглядело покамест все чинно да благородно. Аккурат при дворе человеческом. Танцы вот выводили всяческие, ножками да ручками престранные пируэты вырисовывая. Веся тех па не знала, как, по всей видимости, и Миланья, потому они уж слегка скучающе на то показное веселье глазели. Впрочем, не они одни. Среди танцевавших лишь высшая нечисть замечалась, а кто попроще, да послабже — созерцали. Зато немало нового от подружниц узнала Веська. Те охотно рассказывали, кто есть кто, да мимоходом наряды обсуждали.
— Вон ту кикимору видишь? — Литка указала на гурьбу хихикающих зеленовласок, — у той, что носа нет почти. Это она сызнова мазью пользовалась видать. Потом как-нибудь надобно тебе ее без мази показать, — русалки рассмеялись.
— А что не так?
— Так она нос свой чем только свести не пыталась. Доигралась до того, что оный раза в три больше сделался. Вот она теперь и хитрит, стало быть, хочет из Нави себе покровителя заранее прикормить, а те на красоту падки.
Веся снова с сомнением поглядела на зеленокожих девиц. По ее мнению, они и так совсем не страшны были. Отличались, конечно, от людей обычных, а красотой той же Милаше явно уступали, но чтоб нос ради покровителя менять, такое Веська не понимала. Да и кто здесь покровители? На людей то из свиты Коща всего несколько походили. И те, как оказалось — вурдалаки. Веся сразу обозначила, что не желает к тем близенько приближаться. Издалека поглядела — и буде. И так на празднество пришла.
— Погоди чуточку, скоро наш черед настанет, — рассмеялась Миланья, когда Весенья зевнула с явно скучающим видом на пируэты поглядывая.
— А что будет? — тут же взбодрилась ведунья, закидывая в рот очередную ягодку в сахарной пудре.
— Увидишь, — красноречиво откликнулась Миланья.
Дожидаться долго не привелось. Едва солнце схоронилось за горизонтом, музыка свое журчащее звучание переменять стала, переделываясь под иные мотивы — бойкие, пылкие, до самой души пробиравшие. Веся и не заметила, как пританцовывать стала.
— Наша ты, Весенья, — хихикнула Мита, на то глядя, — как есть наша! Чувствуешь уже?
Растолковывать не пришлось, кивнула ведунья. Огонь в самом нутре зарождаться стал. А вместе с тем здесь и там принялись разжигать костры. А в самом центре поляны вмиг соорудили один большой, огромный даже. Как пламя магией подпалили, то взвилось, казалось, до самого неба, багряным своим светом всю округу затмевая.
— На-ка, выпей, — Миланья Весе деревянную чашу в руки сунула.
— А что там? — запах напиток имел медвяный, точно с летнего луга собранный.
— Болотная медовуха, не боись, не отравлю, — подначила ее Милаша и сама из такой же чаши хлебнула, глазами на подружку сверкая.
Веся еще помялась секундочку, а потом все ж решила осмелиться. Вряд ли Милаша зла ей желает.
Первый глоток горло обжег, точно самого солнца вобрала, закашлялась даже, но тут такое тепло сладостное по телу растеклось, что Веся и остальное допила.
— А теперь идем! — русалки подхватили ее под руки, вкруг костра уж танцевали вовсю, кому как хотелось.
Они втроем вбежали в череду веселящихся, музыка захватила, пронизала каждым голосом свиристели. К зазвонистым струнам гуслей пришли на подмогу гремящие размеренные барабаны. Звучащие в унисон самому сердцу, ритм подхватил и понес в обход костра вслед за блестевшими хмельными глазами русалками. Шаг, шажок, оборотиться вкруг себя, ладошками к искрам костра потягиваясь, чтобы после в порыве за подружками помчаться и уж с ними друг друга руками ворожить. Юбки вихрями вокруг ног стройных взвивались, обрисовывая станы ладные.
Милаша потянулась к Веськиным волосам, растрепала их, а после в щеку чмокнула, рассмеялась.
— Вот оно, веселье наше, так мы гостей привечаем!
И среди танцевавших все чаще подмечать стала Вешка пришлых из Нави. Вкруг огнищ танцующие сбиваться стали в группки, да растягивались к кострам поменьше, где опять вино пили, хохотали, через пламя прыгали да танцевали без устали.
Веська уж чуяла, что жарко ей теперича не от одного вина, но и от плясок этаких. Ритм музыки ж давать свободу не жаждал, и вот она уж дышала тяжко совсем, руки вовсе свинцовые сделались, но все ж к огню, да за искрами в небосвод взлетавшими тянулись. Костер и сам ворожил, ласковыми рыжими лентами манил, обещал ото всех отгородить, да негой укутать. Зачем ей тот магик, когда вот он — жар костра. Перед ним ничего доказывать не надобно. Без затей все, никаких сердечных терзаний, лишь обещание долгожданного тепла.
Перед глазами перемешалось все. Лица окрест чьи-то чужие мельтешили. Хотела Милашу кликнуть, вроде заприметила ту в гурьбе, в объятиях водяного с очами прикрытыми танцевавшую, да голос не подчинился. А танец на новый виток поспешил, барабаны темп ускорили, и вот уж ее кто-то за запястья в хоровод потянул. И в ритме том совсем несущественно стало, что ноги точно чужие да ватные. Хотелось токмо музыкой той услаждаться, да самой жаром костра стать.