Ученица мага. Моя жизнь с Карлосом Кастанедой

Такое сильное волнение я испытала лишь однажды, когда отец вернулся с вечеринки, где встретился с Йоко и Джоном Ленноном. Йоко заметила отца и сказала: «Джон, Господи, это же Ирвинг Уоллес!» И потащила своего мужа за рукав. Джон долго жал руку отцу с благоговейным трепетом, сбивчиво выражая свое восхищение романом «Человек», книгой, как утверждал Леннон, которая изменила его жизнь.

И вот тебе на! На этот раз я словно оцепенела.

Но мой отец не обратил на это никакого внимания и сказал: «Я настаиваю».

Возразить было нечего. И если слухи о Карлосе были правдой, то, возможно, второго такого шанса могло больше не представиться никогда. И через несколько дней я, мой брат Дэвид, его жена Флора и мои родители отправились к дому Неда и Миры. Когда мы приблизились к двери, я попыталась скрыть свою нервозность под теплой улыбкой. Войдя, я мгновенно увидела Карлоса. Он был такого же роста, как и я, — пять футов и два дюйма, приятно полноват, безукоризненно одет во все черное — классический костюм и галстук — ничего похожего на «шаманское одеяние», которое я смутно себе представляла в виде тюрбана или головного убора с перьями, и выглядел гораздо более официально, чем было принято по моде семидесятых годов. У него была роскошная копна черных кудрей, сверкающая улыбка и умиротворяющие карие глаза. Он выглядел невероятно доброжелательным. Мое смущение мгновенно пропало. Он тепло, по-доброму, как долгожданному другу, пожал мне руку.

Обезоруживающая улыбка Кастанеды не скрывала передних зубов, на которые по старомодной мексиканской привычке были надеты золотые коронки. Я была совершенно потрясена тем, как он и мой отец понимали друг друга, что создавало за обедом атмосферу объединения счастливого семейства. Не было ни напряженных пауз, ни ужасного молчания, ни скучной малозначительной беседы. Я чувствовала, что могла говорить свободно, и очень хотела, чтобы этот вечер не кончался.

Я не помню ничего из того, о чем говорил Карлос в тот вечер, но обратила внимание на его сильный акцент и изысканную вежливость, с которой он потчевал нас веселыми историями. Помню, что он часто обращался к своей очаровательной спутнице Анне-Мари. Оба задавали множество вопросов о моей школе-пансионе, вежливо восклицая в ответ на мои реплики. Казалось, Карлос был очень заинтересован тем, что я получу хорошее образование. Анна-Мари — красивая миниатюрная женщина, с правильными чертами лица, длинными темно-русыми волосами, ниспадающими по спине до талии, показалась мне такой же очаровательной, как и Карлос.

Все надежды поговорить о сверхъестественном испарились в присутствии этих веселых простых людей. Бьющая через край энергия Карлоса превзошла все мои ожидания. Мы расстались, тепло обнявшись. Последнее, что я помню, был Карлос: он держал мою руку в своих руках, смотрел мне в глаза и уверял, что мы обязательно встретимся. А спустя несколько дней он по почте прислал мне книгу-бестселлер «Отдельная реальность». Дарственная надпись гласила:

«Эйми Уоллес с лучшими пожеланиями.

„Путь к свободе — иногда просто шелест в ушах“, — так говорил дон Хуан.

Карлос Кастанеда».

Посвящение, и тут уж ничего не поделаешь, даже если не обращать на это внимание, было неграмотным, но в этом и состояло его простодушие, его обаяние.

Как могло случиться, что, несмотря на суровое требование не прикасался к его рукописям, бестселлеры Карлоса были основательно отредактированы? Спустя годы я получила подтверждение этому от источника в «Саймон энд Шустер». Эта тема была очень болезненной для Карлоса, который буквально огрызался из-за малейшего намека на то, что ему помогали. Ведь настоящий воин ни в чем не нуждается, а он — единственный на этой земле — был последним совершенным воином, чем Кастанеда очень гордился.

Неделю спустя я увидела самый яркий сон в своей жизни: невысокий человек сидел за столом, три женщины с неясными чертами лица стояли позади него. Я понимала, что они были колдуньями, и хотя лицо мужчины было в дымке, я знала, что это Карлос. Он долго говорил о необходимости начать революцию. Я предположила, что речь идет о политическом выступлении, но мужчина сказал, что это нечто бесконечно глубокое — личная революция духа. И пообещал, что мы встретимся вновь. Он был крайне серьезен, даже мрачен, и совершенно не походил на того веселого человека за обедом.