В какой-то момент я поймала себя на том, что больше не помышляю о свободе. Прясть вошло в привычку. Эти тонкие нити льна на моих пальцах, послушное веретено, все мирно, покойно, бесстрастно. Мне не хотелось больше с ним говорить – не о чем спрашивать. Привычка стала мной – кудель, бесчувственные пальцы держат веретено, словно так было всегда, так должно быть. Позже я стала забывать о еде. Случалось, пакет на столе до позднего вечера оставался нетронутым. Тогда он по приходе напоминал, говорил, что в пакете еда и я должна есть, и я послушно ела, и лишь во время еды осознавала голод. Чувства притупились, сравнялись ночь и день. Кудель, веретено и пальцы, словно чужие, тянут нить…
Но настал закат – пряжа соткана, а он не идет, ночь – его все нет. Я открыла пакет, достала зачерствевшую булку со сморщенными салатными листьями, поела, запила водой – его все нет. Не покидая лавки, я задремала. Открыла глаза – полоска света сквозь зарешеченное оконце предвещала рассвет. Солнце взошло – а его все нет. Я поднялась на ноги и подошла к двери, дернула ручку – не заперто. Близость свободы не тронула сердце. Но его удары усилились, стоило мне оглянуться – прялка, что каждый день обкрадывала мою душу, забирая воспоминания, тугим незримым узлом привязала к себе, и я поняла, что уйти куда больнее, нежели остаться.
Озарение пришло сию минуту. Я вернулась к прялке, подняла с лавочки веретено и, собрав оставшиеся силы, толкнула входную дверь. На пороге споткнулась, веретено выпало из рук – в тот миг почудилось, будто оторвало кисть, – я подняла его и, сжимая крепко, вышла вон не оглядываясь. Не знаю, на кой черт оно сдалось мне – бесполезная березовая палка с острым концом, знаю одно: без веретена мне не под силу оставить прялку. Не чувствуя ног, с веретеном в руке добралась я до дороги».
– На этом все, – подытожила Эльжбета, паркуя автомобиль у небольшого одноподъездного дома-свечки, стоявшего особняком среди дворов старого города.
– Вы хотите сказать, что похититель просто исчез, оставив незапертой дверь? – спросил Роман.
– Я передаю слова Клары, только и всего. Что хотела, я уже сказала.
Презрительно зыркнув, женщина указала детективу на дверь.
– Позвольте последний вопрос, – торопливо заговорил Роман, выходя из салона под моросящий дождь. – То веретено… вы, случаем, не знаете, где оно теперь?
– Знаю, – проговорила Эльжбета, с тревогой наблюдая за выходящими из подъезда мужчинами, – веретено в пансионе среди ее вещей, она взяла его с собой.
Последние слова женщина произнесла на упавшей ноте. Позабыв о Романе, она, не запахнув пальто, бежала навстречу тем мужчинам.
– Эльзи… – пожилой человек твердил ее имя навзрыд, захлебываясь слезами.
– Янка… – только и смогла вымолвить Эльжбета: постигшее семью горе предстало со всей убийственной очевидностью.
Второй мужчина был одет в полицейскую форму. Поравнявшись с Эльжбетой, он, избегая прямого взгляда, подобающе его должности сухо произнес:
– Вашу дочь сбила машина. Сожалею.
Слезы Эльжбеты высохли давно, она выплакала их, горюя по той, другой. Вторая дочь казалась бессмертной. Совершенно обыкновенная, здравомыслящая, самостоятельная девочка с отменным здоровьем. С такими никогда ничего плохого не случается. Однако случилось… И в ту секунду лед в ее душе дал трещину. Запоздало, слишком поздно, когда ничего не наверстать, не изменить. Она зачем-то обернулась к оставленному у машины Роману.
– Моя дочь… мертва, – чуть слышно произнесла она. – Детектив…
– Детектив? – услыхал обращение полицейский, сопровождавший Вацлава. – Вы тоже из полиции?
Роман стоял белее мела, под усиливающимся дождем напоминая призрака. Струи воды стекали с полей его шляпы, пряча лицо.
– Не совсем, – ответил он, не сокращая дистанции. – Соболезную, – обратился он к Эльжбете. – Мне нужно идти. Простите, пани!
Роман склонил голову перед обескураженной женщиной и быстро ринулся прочь, свернув со двора в переулок. Помутненный взор Эльжбеты коснулся края его плаща, будто бы уловив под длинными полами взмах… хвоста. «Горе являет миражи», – подумала Эльжбета. А лед в груди сильнее таял, вскрывая больную рану.
Глава 4
Академия