Проходя мимо настенного зеркала, Ведьма на миг отразилась в нем. Зрелище явилось гостье не впервой, но, как и много раз до того, ее передернуло: полуистлевшие лицевые кости, черные дыры глазниц и наполнявшая их муть, голый череп – таков был правдивый облик хозяйки дома, остальное – морок. Чуткое обоняние гостьи уловило запах разложения, и она поспешила отвлечься.
– Зачем я, собственно, пришла? – опомнилась Амазонка. – Ах да, послушать истории.
Ведьма слыла превосходной рассказчицей. Правдивость историй не заботила Амазонку, – главным был интерес, он один и принимался в расчет.
«Блюдо приготовлено!» – непрошено возвестил механический голос – неблизкий, чуждый, неживой.
Ведьма, поколдовав над чудо-кастрюлей, вернулась к столу с готовым блюдом.
– Какую историю поведать тебе на этот раз? – спросила Ведьма, усаживаясь подле подруги и сочувственно, с легкой примесью снисхождения наблюдая, как та со зверским аппетитом уплетает мертвую плоть, запивая ядом из хозяйской кладовой.
Сама Ведьма не была голодна. Она зажгла свечи, взяла на кончик ножа смолу и подпалила на только занявшейся огнем свече. Хижину тотчас наполнил аромат ладана. Ведьма воскурила благовония, приготовила травяной отвар, – тем и осталась сыта.
– Я хочу послушать о Создателях, – ответила Амазонка, откидываясь на высокую спинку стула, на которой уже висела сброшенная с плеч кираса. Она слегка оттянула пояс, перетягивавший тунику, просунула пальцы за металлическую бляшку.
Ведьма отхлебнула чаю и криво усмехнулась:
– Почему непременно о них? Их мир банален и узок. Они сами закрыли границы, отгородившись от Вселенной.
– Знаешь ли, – заговорила Амазонка, собравшись с мыслями, – слушая твои байки о Создателях, я будто прикасаюсь к самому источнику Силы.
– Нет в них никакой Силы – ни в байках, ни в Создателях. Говорю же: забыто все и быльем поросло.
Сталь сверкнула в глазах Амазонки:
– Дело твое – ворожить и речами заговаривать. Вот и трави наговоры, байки рассказывай, наводи морок, как умеешь, а уж я сама свежим взглядом авось и рассмотрю золотое зернышко в песчаной пыли.
Ведьма насмешливо воззрилась на подругу, справедливо подметив, что взгляд ее уже бесконечно далек от определения «свежий», но в чертогах ведьминой сущности всегда властвовал разум, подсказывая очевидное – с воительницей сейчас дешевле не спорить.
– Изволь! – ответила Ведьма, готовясь начать рассказ и остановившимся взглядом наблюдая за дрожащим пламенем свечи.
Ведьма вспоминала. Довольная Амазонка, отпустив бляшку на ремне, приготовилась слушать. Свеча затрещала. Голубая искра, отделившись от пламени, взмыла к потолку. Ведьма вспоминала… Ведьма говорила…
Ведьма не подозревала… Как тем временем коварный месяц подсвечивал следы, оставленные грубыми подошвами башмаков приближавшегося к хижине путника. Охотник никогда не оглядывался. Зачем? В том не было нужды, все чувства обострены до крайности. Он более не принадлежал страху. Тот, кто страху принадлежал, давным-давно сгинул со свету, время стерло его в порошок.
Охотник приближался к хижине постепенно, крадучись, равно незаметный для живности лесной и духов бестелесных, словно скрытый за собственной тенью. Оружие Создателей было при нем. За пару шагов до Ведьминого дома он взвел курок. Но что-то остановило его. Через щелочку приоткрытого оконца слышались голоса: Ведьма не одна, – это меняло дело. Рука, сжимавшая пистолет, опустилась. Стоя вровень со стеной, Охотник втягивал ноздрями аромат древесины и тянущийся из Ведьминой избы шлейф благовоний. Охотник напряг слух. Он слышал, как согревающе потрескивали поленья в камине, как недовольно мяукал обиженный кот, как Ведьма говорила…
Ведьма вспоминала…
Глава 1
Метро
Перед глазами пролетали черные ленты проводов тоннеля Варшавской подземки. Провода тянулись вдоль бетонных блоков, колеса поезда стучали металлом – монотонно, ритмично. Девушка понимала, что ей уже случалось проезжать в таком вагоне, и не раз. Но дремота не отпускала, мешала собрать мысли воедино, в одночасье соединить разум и чувства. В голове творилась неразбериха. Она не могла вспомнить, как оказалась в вагоне метро, куда следует и который сейчас день и час.
Дремота заволакивала глаза туманом, не позволяя прояснить взор. Она опустила голову, посмотрела на руки: кисти облегали черные кожаные перчатки, размытое очертание ткани под напряженным взглядом наконец обрело четкость, и девушка позволила себе осмотреться.