Ученица. Предать, чтобы обрести себя

Мышечное испытание применялось и при других методах лечения. В доме появились схемы чакр и точек акупунктуры. Мама начала принимать клиентов для так называемой энергетической работы. Я не знала, что это значит, пока мама не позвала нас с Ричардом в дальнюю комнату. Там уже сидела женщина по имени Сьюзен. Мама закрыла глаза и положила левую руку на руку Сьюзен. Пальцы правой руки были скрещены, и мама шепотом что-то у себя спрашивала. После нескольких вопросов она повернулась к Сьюзен и сказала:

– Ваши отношения с отцом плохо сказываются на почках. Думайте о нем, когда мы займемся чакрами. Энергетическая работа наиболее эффективна в присутствии нескольких людей, чтобы мы могли черпать энергию всех.

Мама указала на мой лоб и велела мне нажать на центральную точку между бровями. Другой рукой я должна была взяться за руку Сьюзен. Ричард должен был нажать на точку на груди и дотянуться рукой до меня. А мама нажала на точку на ладони и коснулась Ричарда ногой.

– Вот так, – сказала она, когда Ричард взял меня за руку.

Десять минут мы стояли молча, как некая человеческая цепь.

Когда я вспоминаю тот день, мне сразу же становится неловко. Мама сказала, что чувствует теплую энергию, движущуюся по нашим телам, но я ничего не ощущала. Мама и Ричард стояли с закрытыми глазами. Они часто дышали. Они чувствовали энергию и передавали ее. Я же притворялась. Я пыталась сосредоточиться, потом стала бояться, что все испорчу, потому что стану разбитым звеном цепи. Энергия мамы и Ричарда не дойдет до Сьюзен, потому что я не смогу ее передать. Когда десять минут прошли, Сьюзен отдала маме двадцать долларов, вышла, а ее место занял другой клиент.

Мама была специалистом, бесспорным авторитетом. Теперь же ей приходилось спрашивать у десятилетней дочери, обедала ли она сегодня.

Если я и была скептиком, то это не было исключительно моей виной. Я просто не могла понять, какой из моих матерей доверять. За год до аварии, когда мама впервые услышала о мышечном испытании и энергетической работе, она напрочь отвергла эти идеи. «Люди хотят чуда, – сказала она тогда. – Они проглотят что угодно, если это даст им надежду, если позволит поверить, что им станет лучше. Но магии не существует. Питание, упражнения, тщательное изучение свойств трав – вот и все. Но когда люди страдают, они этого не понимают».

Теперь же мама говорила, что исцеление – процесс безграничный и духовный. Мышечное испытание – это вид молитвы, обращение к божеству. Акт веры, во время которого Бог говорит через ее пальцы. Иногда я верила этой мудрой женщине, имеющей ответы на все вопросы, но не могла забыть слова другой, тоже мудрой матери: «Магии не существует».

Однажды мама объявила, что перешла на новый уровень.

– Теперь мне не нужно задавать вопрос вслух. Достаточно просто думать.

Тогда я стала замечать, что, перемещаясь по дому, мама легонько касается разных предметов и что-то бормочет себе под нос. Пальцы ее сгибались в каком-то ритме. Если она готовила хлеб и не была уверена в том, сколько муки добавила. Щелк, щелк, щелк. Если смешивала масла и не могла вспомнить, добавила ли ладан. Щелк, щелк, щелк. Если тридцать минут сидела над Священным Писанием, но забывала, когда начала читать, мышечное испытание приходило ей на помощь. Щелк, щелк, щелк.

Мама была буквально одержима мышечным испытанием. Она даже не сознавала, что делает. Она прибегала к нему, когда уставала от разговора, когда не была уверена в собственной памяти, когда ее не удовлетворяли самые обычные события жизни. Черты лица ее сглаживались, выражение становилось пустым, а пальцы начинали щелкать, как сверчки на закате.

Отец был в восторге.

– Врачи не могут сказать, что с человеком не так, просто прикоснувшись к нему, – твердил он, сияя. – А мама может!

Той зимой меня мучили воспоминания о Тайлере. Я думала о дне, когда он уехал. Так странно было видеть, как его машина катит вниз по холму, нагруженная коробками. Я не могла представить, где он сейчас, но иногда мне казалось, что школа не так страшна, как считает отец. Тайлер был самым мирным и хорошим человеком из всех, кого я знала, а он любил школу, похоже, даже больше, чем нас.

Любопытство пробудилось. Семя упало на добрую почву. Время и скука – вот все, что было нужно, чтобы оно проросло. Порой, вытаскивая медь из радиатора или швыряя тяжеленный кусок стали в корзину, я представляла себе классы, где теперь проводит свои дни Тайлер. С каждым мучительным часом на свалке интерес становился все более острым. И однажды мне пришла в голову странная мысль: я должна пойти в обычную школу.

Мама всегда говорила, что мы можем ходить в школу, если захотим. Нужно только спросить у отца. А потом можно учиться.