Ученица (Училка 2)

Она понимала, что уже наполовину стала животным. Податливой тупой скотиной, неспособной на сопротивление. Он ее сломал. Без него она уже давно сдохла бы, а особенно сильно девушка ощущала зависимость, когда монстр долго не появлялся, и у нее заканчивалась вода и еда.

Иногда она часами разговаривала со второй пленницей, а та отвечала односложно, либо хмыкала, или же вообще молчала. Никогда не показываясь на свет, она будто плела тени, шевелясь в углу.

Узница отощала так, что грудь почти исчезла, как бедра и попа, а ребра выпирали сквозь кожу так, что на них можно было играть, как на ксилофоне.

Зрение упало. Это бедняжка поняла как-то раз, по привычке рассматривая узор ладони. Она уже плохо представляла, как выглядит солнечный свет, и думала, что если увидит золотой шар на синем небосклоне, то наверняка ослепнет.

Изменились и мысли. Отрывистые и короткие, никаких отвлеченных размышлений.

Потом мучитель прикончил бутылку сам и сказал, что “недолго тут осталось веселиться, пора рвать когти”.

После он сопел, дышал и содрогался над ней. Оглушенная фразой бедняга не думала даже изобразить сопротивление, которое так любил монстр.

Спустя какое-то время, оставшись наедине с собой, девушка впервые за последние дни ощутила внезапную легкость в теле.

Это ее испугало. Она слышала раньше, что когда человек, например, смертельно болен, перед самой смертью ему вдруг резко становится лучше, появляются силы. А потом конец.

По правде говоря, уже неделю ей было неважно, каким будет конец. Если ее убьют, что ж, пускай так и будет. Сама она так и не решилась перерезать себе вены - той же пружиной от матраса. А ведь давно могла бы. Значит, тоже виновата.

Но теперь, когда он сказал, что будет “рвать когти”, она захотела не то что спастись, а хорошенько отомстить ему. Последняя попытка если и не сбежать, то сделать так, чтоб эта тварь не могла больше сотворить такого ни с кем.

Скоро он придет. Скоро придет.

Встав, узница принялась разминаться, приседать, держась о матрасную стену. Тело давно уже стало чужим и неподатливым, и только вот такое механическое движение хоть как-то могло расшевелить мышцы, разогнать по жилам кровь. Голова кружилась, вместе с мышцами пробуждался разум, воздвигший вокруг себя спасительную скорлупу.

За часы, складывающиеся в сутки, которые в свою очередь перетекали в недели, расшаталась не только психика бедняжки, но и штырь. Да-да, железка с кольцом, забетонированная в пол. Именно к металлической баранке крепилась цепь, а теперь узница почти освободилась и конечно, ОН об этом не знал.

***

Никакого плана выдумать не получалось. Историк чувствовал себя за рулем более уверенно, нежели Мария Владимировна, да и город знал лучше. Пару раз они чуть не упустили “Опель”, и более менее облегченно вздохнули только когда выехали на трассу. Турка надеялся, что погоня закончится, так и не начавшись, что историк тихо-мирно запаркует машину во дворе, окруженном многоэтажками и скроется в одном из подъездов. Преследовать его будет глупо: и ежу понятно, что мучить кого-либо в квартире на протяжении нескольких месяцев практически невозможно. Соседи бы что-то да услышали, либо сам Андрей Викторович выдал бы себя хоть как-то.

Впрочем, бывает всякое, как убедился Турка. А еще он вспоминал разговор с Воскобойниковой и ее внезапное откровение.

- Куда же он едет… - бормотала Мария Владимировна, припадая к рулю.

Казалось, что дистанцию они держали слишком короткую, и препод обязательно что-то заподозрит. Вспомнит машину - красный “Пежо” стоял под школой и всякому бросался в глаза.

С другой стороны, историк мог уже знать, что его преследуют, и намеренно вести их в ловушку. И тогда последствия могут быть какими угодно. Турка не подготовился, втянул в дрянь Марию Владимировну, и теперь мог потерять все.

Сейчас страх пропал. Остался азарт, распаляемый адреналином. Что же будет дальше?

Что будет дальше?

Стоп. Ничего ведь не ясно. Вполне может оказаться, что через какой-нибудь час Турка будет смущенно жаться на пассажирском кресле, а в салоне будет висеть сконфуженная тишина, пока они с Марией Владимировной будут ехать обратно.

Хотелось, чтоб резко стемнело и стал накрапывать дождь - так видимость бы снизилась, добавив маскировки. Но нет - облачный, но светлый день, полупустое шоссе. И закусывающая губу учительница лихо давит на педали, переключая скорости.

Потом “Опель” историка пропал.

- Где… он? - выдохнула Мария Владимировна. - Куда он свернул, ты видел, Давыдов?

- Н-нет.

Стрелка спидометра чуть расслабилась, а вот Мария Владимировна наоборот. Турка кусал щеку изнутри, и осознав, что рот его съехал чуть ли не на плечо, внутренне одернул себя.

- Вроде бы сюда. Если ошибемся… Синявская, ты говорил?

- Вроде бы, - эхом отозвался Турка. - Если потеряли, так что уж тут…