Учёные сказки

— Несмеяна, — зашептал Катигорошек, — послушай новый анекдот. У одного царя был сын, а у сына жена, а у жены свекор. И этот свекор был тоже царем…

Катигорошек рассказывал анекдот, подчеркивая смешные места, а кое-что даже изображая.

— Правда, смешно? — осведомился он. — А вот еще анекдот… Обхохочешься!

Царевна не смеялась.

— Да ты вникни, ты только себе представь, — Катигорошек перевел дух и опять зашептал, то и дело оглядываясь на спящих товарищей: — Помню, я нашего катал, вот было смеху!

Тут он прервал рассказ, потому что время его истекло — на смену ему спешил Выкатигорошек.

Этот стражник грозно замер на своем посту в стоял неподвижно, пока его товарищ укладывался на отдых. Но едва лишь все стихло, он поднял голову и позвал:

— Несмеяна!

И опять царевна в окне.

— Не смеешься? — спросил Выкатигорошек. — Это ты зря. Раз надо смеяться, ничего не поделаешь. Все мы в мире горошки, что прикажут — то делаем. — Он вдруг скорчил рожу и высунул язык: — А у тебя вся спина сзади!

Царевна не улыбнулась.

— Ты слышишь? Ты, наверно, не слышишь? Я говорю: у тебя спина сзади. Понимаешь? Сзади спина!

Нет, не улыбнулась царевна.

Тогда он отошел на приличное расстояние и — пошел к ней мелким шажком, неся издали свою подстрекательскую улыбку, но на полдороге шлепнулся на землю, поднялся и сказал с улыбкой, которая ничуть не пострадала при падении:

— Чуть-чуть не упал.

Царевна не улыбнулась.

— А ты знаешь, как катится бочка? — Выкатигорошек лег на землю и несколько раз перевернулся со спины на живот. Потом встал, отряхнулся и сказал: — Вот видишь, ты сама не хочешь…

Тут пришло ему время сменяться с поста, и на его месте застыл неприступный Окатигорошек. Он стоял, не сводя глаз с одной точки, находившейся в противоположном направлении от того места, которое он должен был охранять, и старался не моргать, чтобы не закрывать глаз даже на долю секунды. Но вскоре заговорил и он:

— Царевна, — сказал он, — у нас такой царь, такие министры… Царевна, это же просто смешно: почему вы одна не смеетесь?

Она ничего не ответила.

— Хорошо. Допустим, у вас есть причины. Но, царевна, войдите в наше положение: вы думаете, нам весело вас сторожить? Куда веселее поливать дороги, чем шагать по ним без всякого смысла — взад-вперед. Но мы же не по своей воле, царевна, у нас нет своей воли, мы делаем то, что нам говорят…

— Я сейчас заплачу, — сказала царевна.

— Нет, нет, пожалуйста, только не это! Я хотел вас рассмешить, а вы вдруг расплачетесь — это даже смешно…

— Ничего нет смешного.

— Нет? Почему же нет, это вы просто не видите. А вы посмотрите, присмотритесь получше… Уверяю вас, если хорошо присмотреться…

— Какой вы смешной, — сказала царевна.

— Да, я смешной, я очень смешной! Вы даже не представляете, какой я смешной!.. Только… почему же вы не смеетесь?

Ночь кончилась. Аты-баты опять на ногах. Десять шагов туда — десять шагов обратно. Двадцать шагов туда — двадцать шагов обратно.

Я отвязываю бычка и на прощанье машу им прутиком. Я машу прутиком и говорю про себя:

— Пусть им царевна засмеется!

8. ЦАРЬ ГОРОХ

Его дворец.

Первое, что мы видим, — это распахнутое окно. Первое, что мы слышим, доносящийся из окна оглушительный хохот. От этого хохота сотрясается весь дворец, и кажется, это он хохочет, широко разинув свое окно.

Мы хотим пройти мимо, но тут в окне появляется голова царя, сопровождаемая головами министров.

— Эй, ты, — кричит царь Горох. — Куда ведешь своего осла?

— Это не осел, — говорю я и выставляю бычка наперед, чтобы царь его получше увидел.

— Ты молчи! — ликует царь. — Я у него, а не у тебя спрашиваю!

Он хочет сказать, что спрашивает у моего бычка. А осел, дескать, я. Это он так шутит.

— Так, говоришь, не осел?

Головы министров покатываются со смеху и дружно скатываются с окна. Остается только веселая голова царя Гороха.

— Ох, — говорит царь, — ты меня совсем уморил! Ничего не скажешь, веселый парень. Значит, как ты говоришь? Не осел? Вот это отмочил! Ты погоди, я сейчас к тебе выйду!

Царь исчез в окне и тут же появился на ступеньках.

— Так, говоришь, не осел? Это ничего, остроумно.

Царь присаживается на ступеньку и снимает с головы корону, обнаружив при этом великолепную, прямо-таки царскую лысину.

— Жарко нынче в короне, — объясняет свои действия царь. — И вообще без головного убора — это как-то здоровее для организма. А? Как ты находишь?

— Я не знаю.

— Не знаешь? — засмеялся царь и смеялся долго, до слез. — Это ничего, остроумно. Я вижу, с тобой не соскучишься. А это у тебя кто? — царь хитро подмигнул: — Не осел?

— Да нет, это бычок.

— Не жареный, нет? Терпеть не могу бычков в сыром виде!

— Он не сырой, он живой!

Царь Горох гладит бычка по спине, треплет его за уши:

— Это он для себя живой, а для нас — просто сырой, верно?

Разговор принимает такой оборот, что я чувствую — надо скорей убираться. Но царь и не собирается нас отпускать, он только еще вошел во вкус разговора.

— Значит, ты так: из сказки в сказку? Вроде бы путешествуешь? Ну, это ничего: у меня полцарства ходит по миру. Перекатигорошки. А вот интересно знать: что ты скажешь о соловье-разбойнике?