Училка и хулиган

— Что вы хотите узнать? — Я поднялась с насиженного места, водрузила венок на голову, скинула обувь и направилась к воде. — Сразу говорю — я вообще не в курсе ее аферы была. Просто решила помочь подруге.

Зашла по щиколотку в воду и чуть не замурчала от удовольствия. Эх, сейчас бы поплавать.

— Расскажи подробнее, что за афера? — из голоса Макса внезапно пропала вся вежливость, а от былой расслабленности не осталось и следа.

Ну, здравствуй, бандюган.

Я неторопливо ходила по воде, иногда наклоняясь за камушками и мелкими речными ракушками, и уже в который раз рассказывала историю про банкет и Машкину подставу. На Макса не смотрела, а зря. Когда я начала вещать про то, что Любимова предлагала себя в любовницы Игнатову, раздался страшный треск. Я испуганно заорала и прыгнула в сторону, тут же зашипев от боли. Не заметила под водой большой осколок ракушки и пропорола стопу. Поджала раненую конечность на манер цапли и уставилась на взбешенного Макса с половинками молодого дерева в обоих руках.

Что это с ним? Что я сделала-то?

Бандит отбросил поломанное дерево в сторону и размашистыми шагами направился ко мне, замершей от ужаса.

Я только ойкнула, когда сильные руки выдернули меня из воды и, протащив несколько метров по берегу, кинули на плед.

— Сиди, я принесу аптечку, — зло бросил нахал и отвернулся.

Я потерла ушибленный копчик и в долгу не осталась.

— Козел.

Макс развернулся и так сверкнул желтыми глазами, что я охнула и в очередной раз поклялась вырвать свой дурацкий язык. Стянула с головы венок и прижала к груди, нервно сминая пальцами нежные цветы. Сейчас и мне свернут бестолковую шею и закопают под ближайшим кустом.

Бандит подошел совсем близко, гневно раздувая ноздри и сжимая кулаки. Может, и еще чего сжимал, я особо не разглядывала. Смотрела завороженно в невероятные, пылающие огнем глаза, и пыталась что-то промямлить. Ничего не получалось. Лучше бы раньше молчала, дура несчастная.

Глаза оборотня, меж тем, приблизились на неприлично близкое расстояние. И, вдруг, округлились от удивления и немного отстранились. Макс заозирался, шумно втягивая воздух. С ума меня сведет, честное слово. Неуравновешенный придурок, а не оборотень.

И этот придурок сейчас вознамерился понюхать меня. Бесцеремонно зарылся носом в волосы на голове и тут же отпрянул. Я даже не успела садануть его по дурной башке бутылкой лимонада, оказавшейся под рукой.

— Отвали, псих! — погрозила колой принюхивающемуся типу.

Но тому все неймется, и вот уже настырный нос трется вокруг ног. Я брыкаюсь и матерюсь, как сапожник. Хорошо хоть ученики не слышат, а то позору не оберешься.

Но крепкая рука вмиг прекратила все трепыхания, твердо зафиксировав лодыжку раненой ноги. Как в замедленно съемке вижу голову безумного Макса, наклоняющуюся к кровоточащей ране. Он задрал мою ногу выше и пришлось откинуться назад и упереться на локти, чтобы не упасть навзничь.

— Да что ты творишь, придурок! — грозно шиплю и безуспешно дергаю несчастную конечность.

А этот пес шелудивый притянул мою стопу к себе ближе, уперся носом в подошву и тщательно, миллиметр за миллиметром обнюхивает ее. И, внезапно, лизнул рану. Я взвизгнула и дернулась, но Макс, как-будто пребывал в прострации и методично зализывал порез, не обращая никакого внимания на сопротивление.

Кошмар! Стыд-то какой! Ноги же грязнючие. Я и по земле ходила, и по воде. А этот сумасшедший знай себе нализывает. Да еще и глаза прикрыл, негодяй. Урчит и даже причмокивает. Фу! Хотелось бросить что-нибудь едкое, типа не оставить ли его наедине с моей ногой, но поостереглась я шутить с маньяком.

Макс продолжал это непотребство несколько минут. У меня уже и спина устала, и ругательства кончились. Наконец, захват на несчастной, пережившей насилие, ноге ослаб и ее довольно аккуратно опустили на плед. А на меня глянули желтые, горящие ровным и сильным пламенем глаза.

Я медленно согнула ноги в коленях и подтянула их к груди, усаживаясь прямо. Макс внимательно следил за каждым движением и вид при этом имел весьма странный, на мой взгляд. Такими блестящими и жадными глазами детишки в ожидании лакомства смотрят на продавцов мороженого и сахарной ваты.

Это что же получается — Виктор Эдуардович соврал и на самом деле оборотни не прочь пополдничать человечиной? Вон как глазюки растопырил, поганец. Сам дрожит, ручонками плед комкает. Распробовал, выходит. Того и гляди кинется и поминай, как звали. Не его, меня. Меня будут вспоминать добрым словом друзья и коллеги, принося на могилу четное количество цветов.

Подумала я, значит, о предстоящем прощании с бренным телом и так жалко себя стало. Хоть вой. Ну я и завыла. Это у меня в последнее время все лучше и лучше получается. Сказывается практика. Вот и сижу, кулаком слезы и сопли утираю, да сокрушаюсь о долюшке своей тяжкой.

Посмотрела на своего бандита, а он такое лицо сделал, как-будто несварение у него сильное. Газы, что ли мучают болезного? Вот тоже досталось бедняге. И нервы ни к черту, и желудок беспокоит. А, впрочем, мне до него дела нет. Он меня вообще сожрать хочет, а я его жалею?