А потом целует. Тянется на цыпочках вверх, чтобы прикоснуться губами. И я её целую, конечно. Понимаю, что у нас будут сложности, но я всё равно сейчас счастлив. Потому что у меня есть она — моя Белочка.
Потом мы едем домой. Карина по большей части молчит. Я её стараюсь сильно не трогать, потому что понимаю, какой она сегодня испытала стресс. Только прижимаю к себе под одеялом крепко-крепко и зарываюсь носом в волосы, прежде чем уснуть.
А просыпаюсь, как в том дерьмовом фильме, я один. И нет моей Белочки на в душе, ни на кухне.
Зато есть записка на столе возле микроволновки.
Я сминаю письмо и вздыхаю. Интересно, как быстро растворяется эта пуля в голове у женщин после родов? Ну ничего, подожду.
“Уехала” она. Смотри, блин, беглянка.
Быстро натягиваю шмотки, хватаю ключи от машины и еду в аэропорт.
31
Я сижу у окошка в кафе аэропорта и пью свой чай. Наблюдаю, как подавленный кусочек лимона кружится в центре чашки после того, как я перемешала сахар. Его затягивает в водоворот, но он сражается.
От куска “Наполеона” на тарелке остались уже лишь одни крошки, и те я старательно собираю ложечкой.
Но дело совсем не в голоде, просто мне нужно себя чем-то занять в ожидании.
Решение уехать далось мне нелегко. Всю ночь не спалось. Думала-думала-думала…
Богдан — человек чести, тут у меня сомнений нет. Он сказал своё слово. Но… тогда он не знал, что Ирина тоже беременна.
Вдруг ему при новых вводных нужно время подумать. Я просто обязана дать ему это время. Хотя бы предложить. Тогда, если он всё же выберет меня, мне будет намного спокойнее, и мерзкий червяк сомнений точить перестанет.
Я снова смотрю на дверь и снова себя одёргиваю. Маленькая девочка внутри меня, которая очень быстро привыкла к заботе и крепкому мужскому плечу, очень надеется, что Богдан придёт.
А если нет… Значит, я верно поступила, дав ему возможность ещё раз подумать и сделать выбор.
Низ живота снова характерно щекочет. Пятый раз за полтора часа в туалет по малой нужде надо.
С сожалением посмотрев ещё раз на свою пустую тарелку, я отношу её и чашку на стойку, беру ручку чемодана и качу его за собой к выходу. Тороплюсь по зову организма.
До самолёта ещё час. Я усаживаюсь в зале ожидания, умащиваюсь в кресле, подложив под поясницу свёрнутый шарф, и вытягиваю ноги. Поглаживаю живот под курткой ладонью нежно.
Всё будет хорошо, мои маленькие. Так или иначе. Всё будет хорошо.
Достаю смартфон и просто листаю ленту соцсети. Не хочу сейчас думать, не хочу чувствовать. Мне ночи на это хватило. И когда Медведю записку писала, тоже слёз наглоталась в тишине на кухне.
Я потом лучше поплачу.
В ленте мало что интересного. В аккаунте Кати так и висит время последнего посещения тогда, когда она сбежала. А так бы хотелось поговорить с подругой, просто поделиться наболевшим.
Когда я поднимаю глаза, чтобы сверить по табло время посадки, мой взгляд внезапно за что-то цепляется. В первые секунды я даже не сразу понимаю, за что именно.
Мужчина. Он сидит в ряде кресел, расположенных напротив через проход. Достаточно далеко, чтобы я, увлеченная соцсетью, не заметила, когда именно он там сел.
Сидит, скрестив на животе руки и вытянув перекрещенные ноги и пристально смотрит. Наблюдает. Пялится, я бы даже сказала.
Моему мозгу даже требуется несколько секунд, чтобы понять, что это… Богдан.
— О Боже, не-ет, — я закрываю лицо ладонями и кажется, будто вот-вот расплачусь. — Что же ты наделал.
Он без бороды.
Мой бородатый медведь без бороды.
И у меня внутри разверзается какое-то чудовищное сожаление по этому поводу. Прямо таки ощущение невосполнимой потери.
Матушка-природа, ну спасибо тебе за адекватность во время беременности.
Эмоции спутываются в такой непонятный разноцветный клубок, что распутать их не представляется возможным. Проще просто выплакать.
Да и само оно как-то выходит. Эти жгучие ручейки просто берут и сами текут по щекам.
Медведь встаёт и совершенно спокойно подходит ко мне, засунув руки в карманы.