Читаем Учимся читать лирическое произведение полностью

…В «Бородине» рассказчик показан именно как солдат, ярко и определенно, – и вместе с тем не настолько ярко и индивидуализированно, чтобы привлечь к нему все внимание читателей, заслонить им события, о которых он рассказывает. Чтобы сохранить должные пропорции образа, чтобы дать читателю возможность сквозь этот образ, не задерживаясь на нем больше, чем нужно, разглядеть глазами простого человека батальные картины и понять их исторический смысл, Лермонтов отказывается от прямого изображения своего героя. Материалом для реализации образа поэт избирает не только мысли и чувства старого ветерана в их логическом выражении и конечно уж не его пластический облик, а наименее «плотную» и наиболее «прозрачную» среду: его речевую манеру, фразеологию, лексику…

Язык «Бородина» отличается очень тонким и органическим сочетанием разговорного строя с лексической и фразеологической патетикой. Сочетание это можно обнаружить в большинстве строф. Начало их часто организуется средствами разговорного стиля, который к концу переходит в пафос, реализуемый большей частью «книжной речью».

Начало:

Забил заряд я в пушку тугоИ думал: угощу я друга!

Конец:

Уж постоим мы головоюЗа родину свою…

Начало:

Два дня мы были в перестрелке.Что толку в этакой безделке?

Конец:

И вот на поле грозной сечиНочная пала тень.

Языковая патетика «Бородина» местами основывается на формулах высокого стиля – «грозной сечи», «сражен булатом», «клятву верности», «сверкнув очами», «носились знамена, как тени», «земля тряслась, как наши груди»… Лермонтовский рассказчик… образ собирательный, монументальный – не только «я» какой-либо частной, хотя бы и типизированной личности, сколько «мы» русского народа… Для характеристики героя, образ которого поднимается над узко эмпирической «правдой факта» до широчайшего монументального обобщения, формулы высокого стиля оказываются вполне уместными и, более того, необходимыми».[3]

Итак, Д. Е. Максимов, рассмотрев стилистическую окраску языка рассказчика, сумел раскрыть смысл стихотворения. Сочетание в речи героя высокого «книжного» и разговорного начал, утверждает ученый, позволило поэту создать образ простого человека, участника Бородинской битвы, глубоко осознающего ее значение, и поднять его фигуру до обобщенного «мы» русского народа, передать искреннее патриотическое чувство поэта, его мысли о величии народного подвига.

Но исчерпывается ли этим содержание стихотворения? Нет, конечно. Если обратить внимание на другие стороны художественной формы, то понимание замысла произведения значительно расширится. Так, можно заметить, что в стихотворении часто используется метонимия – употребление слова в переносном значении на основе связи, существующей между явлениями.[4] Вдумайтесь в значение фраз:

«Недаром помнит вся РоссияПро день Бородина!»«…Не смеют что ли командирыЧужие изорвать мундирыО русские штыки?»И вот на поле грозной сечиНочная пала тень.И слышно было до рассвета,Как ликовал француз.…сражен булатом,Он спит в земле сырой.Звучал булат, картечь визжала,Рука бойцов колоть устала…

О чем говорит выражение: Чужие изорвать мундиры / О русские штыки? Значит «дать бой». В рукопашном бою конечно же будут изорваны мундиры – именно эта подробность помогает читателю зрительно представить картину боя. Таково же значение метонимических выражений: затрещали барабаны (знак окончания битвы); тогда считать мы стали раны (потери) – в них тоже мысль выражена через часть от целого. Так видит событие его непосредственный участник, простой солдат. Но рассказчик прекрасно понимает величие события, в котором ему довелось участвовать. И показать в этом образе мысли и чувства всего русского народа тоже помогает метонимия.

Перейти на страницу:

Все книги серии За страницами школьного учебника

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки