Учимся писать статьи, доклады, рефераты. Практические советы и рекомендации: от выбора темы до публикации

Судя по всему, я превратила бой с Люцифером в отличный спектакль, и они еще не скоро его забудут. Иногда я задумываюсь о том, кто все-таки настоящий монстр сейчас. Неужели люди забыли обо всей боли, которую причинили нам ангелы? В Венеции не осталось ни одной семьи, которая не потеряла хотя бы одного родственника во время резни на улицах. Неудивительно, что ангелы презирают нас. Когда я направляюсь к выходу, другие бойцы держатся от меня подальше. Я всего лишь хочу забрать свои деньги и уйти домой. Я не буду возвращаться сюда как минимум три недели. Я опускаю взгляд в пол, обхожу пару колонн, руины собора и вдруг спотыкаюсь обо что-то. Это мать Кьяры. Я узнаю ее по рыжим локонам, несмотря на то что они в крови и грязи. Она выглядит очень плохо. Лицо изранено, а тело покрыто кровью. Глаза закрыты, а кожа стала неестественно желтой. Гробовщики заберут ее и похоронят где-нибудь в лагуне. Пока я смотрю на нее, размышляю, ждет ли ее семья снаружи в надежде встретить живой, и замечаю, как ее ресницы дрожат. Она должна была умереть. Я не могу сосчитать количество ран, которые ей нанес противник, но я не в силах оставить ее здесь просто так, поэтому я усаживаю ее в песок рядом с собой и беру ее за руку. Она хватает мои пальцы удивительно крепко и шевелит обветренными и сухими губами.

– Нельзя умирать, – бормочет она, когда я придвигаюсь к ней поближе. – Пожалуйста.

Я понимаю, что она имеет в виду. Только бойцы, покинувшие стены атриума живыми, получают свой гонорар. При этом они часто умирают, пройдя пару метров за воротами. Я осматриваюсь в поисках носильщиков, которые выносят мертвых из собора Сан-Марко. Когда замечаю двоих, я подпрыгиваю и врезаюсь в них. Возможно, моя потеря крови дает о себе знать. Не надо было запрещать Алессио приходить сюда: он смог хотя бы помочь мне с матерью Кьяры.

– Там лежит женщина, – объясняю я носильщикам. – Ее нужно вынести. Она еще жива, – говорю я настолько уверенно, насколько могу. – Нам нужно поторопиться.

– Сто лир, – говорит один из мужчин. – Каждому из нас.

Я делаю глубокий вдох и киваю. Если бы я не знала женщину, мне было бы плевать. Но я не могу прийти домой и сказать Тициану, что оставила мать его подруги умирать. Носильщики тоже пытаются прокормить свои семьи, поэтому я стараюсь не считать их бессердечными.

– Хорошо.

Мы возвращаемся, и я с облегчением вижу, что глаза женщины все еще открыты, а ее грудная клетка заметно опускается и поднимается.

Мужчины осторожно кладут ее на носилки, и она морщится от боли. Мне кажется, что они все же идут слишком быстро. Вероятно, у них куда больше опыта в вопросе транспортировки раненых, чем у меня, и они знают, как боец может получить свои деньги. Мы останавливаемся около Нерона, который бросает презрительный взгляд на женщину и на меня. Он дает мне ее гонорар, а вместе с ним и мой, без пререканий. Мне становится так тепло от счастья, что я даже улыбаюсь ему и кладу пачку банкнот в свой карман.

У входа нас ожидает толпа. Эти люди, судя по всему, уже слышали о моем поединке, потому что некоторые из них хлопают меня по спине и поздравляют. Я оглядываюсь в поисках Кьяры и ее отца, пока носильщики нетерпеливо переступают с ноги на ногу. Им нужно возвращаться на арену и работать, пока не объявили следующий раунд.

– Суна! – Голос заглушает все крики вокруг меня. – Суна!

Люди дают Кьяре с отцом пройти. Малышка плачет, и я смотрю на мужчину, который с трудом сдерживает слезы. Он опускается на корточки рядом со своей женой, которую носильщики положили на землю, и прижимается к ней лбом. Его тело вздрагивает, и все внутри меня сжимается от сочувствия. Я не знаю, откуда у нее на это остаются силы, но она кладет свою руку на его шею, будто пытаясь успокоить его. Я беру Кьяру на руки, и девочка благодарно прижимается ко мне. Горожане, стоящие вокруг, к счастью, теряют интерес к этой драме и расходятся. После боев таких сцен у арены всегда достаточно, но я еще никогда не была их частью. Меня не радуют чужие страдания. Я бы охотно ушла прочь отсюда, но сейчас я не могу оставить девочку, и мне хочется позволить ее матери и отцу спокойно попрощаться друг с другом. Любой, кто не слеп, видит, как эти двое любят друг друга. Такая вещь, как любовь, в моем мире встречается нечасто. Из моих глаз текут слезы, когда я понимаю, что Кьяре придется расти без матери. В день, когда моя мать исчезла, я стала взрослой. Она была не самой любящей матерью на земле, но тем не менее она оставалась рядом, пока не ушла.

– Я могу попытаться спасти ее, – раздается голос за моей спиной. Пьетро Андреаси стоит позади нас.

Я впервые так рада видеть мужчину и приветствую его объятием. Как обычно, на его шее болтается стетоскоп. Когда я была ребенком, мне казалось, что он уже врос в его кожу.

– Боюсь, даже ты не сможешь этого сделать, – говорю я с сожалением. – Каждый сантиметр ее тела изранен.

Он садится на корточки рядом с женщиной и касается ее лба. Когда он ощупывает ее тело, она вздрагивает.