Учись слушать. Серфинг на радиоволне

Фото Леонида Тишкова

После выставки «Жизнь, смерть и воскресение аптекаря Крафта» во дворе Тульского историко-архитектурного музея, он раньше назывался «Тульский некрополь», на соседнем гараже осталась надпись, сделанная неизвестным художником. Теперь главная мысль философа-космиста Николая Федоровича Федорова доступна дворникам, шоферам и просто случайным прохожим.

«It’s a time, time, time to love…»

Вот и мне досталось немного французского космоса: Лёня взял меня с собой в Париж, там намечалась выставка русских рукотворных книг, сделанных поэтами и художниками. Весь ХХ век – от Маяковского и Крученых – до Тишкова. Лёне звонят оттуда ночью, они там очень предупредительные, и спрашивают:

– Кого вы хотите пригласить на открытие выставки?

– Из французов? – сквозь сон спрашивает Лёня. – Скажите, чтоб звали гостей поименитей. Ани Жирардо, Бельмондо, Белого Блондина в черном ботинке, Мирей Матье. И пару-тройку клошаров!

Лёня вез во Францию огромный красный жестяной сундук уникальных музейных книг. Надо ж было кому-то с другой стороны подхватить. Поэтому его пригласили с женой.

Ну, я собираюсь, и уже заранее предполагаю, что там заболею, мысленным взором проникаю, как Лёня будет транспортировать меня в аэропорт «Шарль де Голль».

– Только бы не на Пер-Лашез… – ободряюще заметил Леня.

И все время, пока мы гуляли по утреннему и ночному Парижу, я записывала, записывала на диктофон, запечатлевала для своего французского космоса в эфире – плеск Сены под мостом, уличный саксофон, шарманку, чеканный марш и вопли футбольных болельщиков в Латинском квартале, стук каблучков по гулкой мостовой, скрежет лифта на Эйфелевой башне, полыхание факела у глотателя огня, струи фонтанов, музыку парковых каруселей, шелест листьев платана в Люксембургском саду, удары каштанов о землю…

Монмартр, храм Сердца – Сакре-Кёр, Нотр-Дам де Пари, в Лувре, конечно, побывали. А то как? Все скажут: надо же, съездили в Париж, а в Лувре не побывали.

Московский фотограф Игорь Мухин ловит на свою волшебную камеру исчезающие мгновения, в которых запечатлевается целая жизнь людей, попавших в объектив. Вот фотография, сделанная им на площадке Эйфелевой башни в Париже. Самой башни нет, есть только ветер, и на этом ветру – изысканная пара парижан. Зачем они забрались на башню? Наверное, специально пришли, чтобы фотограф Мухин увековечил их в своей книге «Москва – Париж».

Все обнимаются, целуются! Кругом одни влюбленные. Даже завидно. Я попросила сфотографировать меня на фоне Джоконды, встала и улыбнулась загадочно. Но Лёня сказал, что улыбка не получилась, а только выпученные глаза. Тогда я попросила сфотографировать меня на фоне скульптуры Альфонса Доде, автора знаменитого романа «Тартарен из Тараскона»: я все-таки опасалась, что на фоне Джоконды буду невыигрышно смотреться как женщина.

– А на фоне Альфонса Доде, – заметил Лёня, – ты будешь невыигрышно смотреться как писатель.

На Эйфелевой башне я вдруг увидела телефон-автомат, опустила монетку, набрала наш московский номер. Мы не дозвонились домой. А если б дозвонились, то прямо на Эйфелевой башне узнали бы, что в этот самый миг (начало октября 1993-го) по Москве шли танки, люди стреляли друг в друга. И наш Серёня боится выходить на улицу, потому что снайперы с крыш палят по кому попало.

То-то нам с Лёней на выставке все выражали сочувствие, а мы не понимали, в чем дело. А в аэропорту «Шарль де Голль» нас притормозили таможенники и серьезно спросили, глядя, как на идиотов: «Вы действительно хотите вернуться?»

Из ветреной французской осени взирали мы на русский космос.

Помню возвращение. Кромешная темень. В тот вечер даже на Тверской не горели фонари. Писатель Владислав Отрошенко встретил нас в Шереметьеве, погрузил на крышу автомобиля сундук с книгами (была там и книга его стихов «Пасхальные хокку» с иллюстрациями Тишкова, Владик ее послал потом японскому императору на день рождения) и повез нас домой. А когда мы встали на светофоре, абсолютно пьяный человек сунул к нам в открытое окно пистолет и приставил дуло к виску водителя.

Горы аудиозаписей притащила я своим студентам в Институт современных искусств: мы ели хлеб, пили чай и слушали голоса Парижа.