Учите меня, кузнецы (сказы)

— Что нужно для засады? Ружья, поросенок, мешок с дырочкой, длинная веревка, короткая веревка и бесстрашность. Делаем мы что? Нашариваем в мешке заднюю поросячью ножку, обвязываем ее длинной веревкой… Тэк-и… Другой конец этой веревки пропускаем через дырочку мешка наружу. Ясно, для чего мешку нужна дырочка? Вижу, что ясно. Дальше… Короткой веревкой завязываем мешок и подтягиваем его под застреху навеса. Помогите, Геннадий! Тэк-и… На весу поросенка держим для чего?! Чтобы не страшны ему были ни волчий клык, ни огненный картечный бой. После этого охотник через промежутки времени подергивает длинную веревку. Получается что?.. — Демьяныч дернул длинную веревку, мешок качнулся, поросенок вякнул. — Получается визжание натурального поросячьего голоса. Ну вот, теперь все в порядке. Милости просим, голубушка… Запоминайте, юноша. Сгодится при возмужанье.

Кешка видит, что заделье к концу подошло, еще раз попытал:

— Я останусь, Аркадий Демьяныч?!

— Нет, молодой человек, и нет! Детям, как говорится, школьного возраста…

— Да я уже не учусь… нынче семь классов кончил…

— Все равно! Все равно. Идите к Морфею, как говорится…

— Куда?

— К Морфе-е-ю!

— Это в Союзохоте, что ли?

— Тьфу ты, господи! Ну, молодняк пошел… Морфея не знают… Сонный бог это!

Кешка двустволку через плечо переметнул, крутенько эдак завернулся и ушел.

«Сам ты иди к Морфею!.. — думал он, — Если так, я и один сидеть не струшу. Правду, видно, дедушка Михайла говорил: «Берись за дело — дело научит».

Сяду-ка я у запруды — не здесь ли у нее переход облюбован?

Нашел потаенку, устроился в ней половчей:

— Ну, Кешка! Доглядывай теперь в оба, а слушай и вовсе в два!

Эх, гармошки-то как развоевались… Плясу там сейчас, веселья!.. Частушки поют. Мастерица эта Анюта частушки складывать… Ишь, звонкая… Чу! Гуси загоготали! Стихли… Спросонок они. А перепелка старается: «Спать пора — трактора». Ну и спи. Иди к Морфею! А туману-то вот не надо бы. Ишь, на стволах капельки собираются. По туману ей, серой, ловко… Поросячье визжанье… Подергивают, видно».

Лежал Кешка, лежал — озяб. Плечишками впередерг работает, зубы «туторки-матуторки» отчакивают… Зорить уже стало — лежит парень, только и согрева у него, что пальцами в сапогах шевелит. Вдруг на деревне взахлеб, с подголошеньем взлаяли собаки. Кешка вскочил, прислушался. Лай был злой, но с жальбой… «Так лают, когда взять боятся», — подумал он и бегом бросился туда, где брехни было гуще. Собаки завидели человека, осмелели, стаей за огороды. Отбегут немного и сгрудятся — Кешку ждут, а тот вперед — ног не чует.

На малоезжей, поросшей конотопом дорожке он увидел след. Конотоп-то от росы высветливается, а где она стронута, там гуще цвет. Кешка по следу. Собаки мечутся да лают — пришлось прогнать. Вот она, узенькая, темная полоска, живая еще от звериных лап. «Труском, видно, уходила… Гордость не дозволяет перед собаками шагу добавлять».

Совсем уже рассвело. Проснулись пичужки, голоски пробуют, а Кешка все идет и идет. След, что магнит, тянет его. Вот и солнышко брызнуло… Ветерок зашептал… Березовые рощи, как зеленые корабли, стоят… Море вокруг них живое. Туманы солнышком выкрасило, а ветерок барахтается с ними, таскает их за розовые гривы. Силенки у ветерка с заячий чох, а озорства, что у пастушка-первогодка. Вот полянка… Здесь, видно, радуга плясом шла, рукавом трясла, цветным платочком взмахивала, да и обронила его. Каждая травинка в посверке от росных капелек, в искорках от солнечных лучей — миллионы звездочек опустились на землю. У цветов головки алмазами полыхают… Земляничка, бедная, застыдилась таких соседей, чуть румянчик из-под листка кажет.

Осинка стоит на отшибе.

«Чего закраснелась, девушка? Или молодой утренничек поцеловал?»

«Ой, что вы, что вы… Это я алой зорькой умывалась. Студеная она… дрожу вот…»

А щебету-то! А гомону-то! К самому небу тот гомон из горлышек звонких взвивается. С каждой ветки живой колокольчик на тугих крылышках «серебрень-цвень» выговаривает. Это на птичьем наречье земля радостная солнышко славит:

«Серебрень-трень-цвень, солнышко!»

Но Кешка не замечает ничего вокруг. Это мне вольно по сторонам носом водить, а его след держит! Это мне некому подсказать — ставь, мол, точку, дед, или крой дальше, а ему за каждым шагом слышится: «Правильно, внучек!», «Не робей, сынок!».

…Колки, полянки, мочажинки — след не кончается. И вот в реденьком обгорелом лозняке Кешка увидел ее. Тетеревиный выводок давила. Тетеревята по росе вымокли, на крыле плохо держатся, а ей и подай… Подблизится к которому, он взлететь-то взлетит, а садиться на волчью пасть приходится. Задавит одного — другого ищет… За этим занятием и не предостереглась.