Они одновременно шагнули друг к другу, Гюлли вцепился ему в шею и стал валить, но, сыграв на встречном движении, Карадайн насадил его сердце на клинок.
Он вытирал нож об одежду убитого, и только это заставило поверить его в реальность происходящего. К нему приближался еще один здоровяк с лицом Гюлли.
— Сдавайся, американец.
На этот раз Карадайн противника застрелил. Радоваться было некогда, навстречу шли люди, и у всех у них было лицо Гюлли. Здоровяки приближались, и их одинаковые лица не выражали никаких эмоций.
— Сдавайся, американец, — монотонно донеслось с разных сторон. — Из Хаваа еще никто не уходил.
Карадайн поставил автомат на стрельбу короткими в 2 патрона очередями и стал валить их.
Вокруг были только оскаленные лица и цепкие руки, толстяки висли на нем, стараясь сбить с ног и затоптать.
Карадайн работал как в тире. Последних добивал уже прикладом.
Наконец наступило затишье. Вокруг лежала гора покойников, в центре оставался на ногах офицер, залитый как после кровавого душа.
— Эдди! Ты где? — крикнул он.
Вернувшись к машине, распахнул дверцу. Кабина была пуста, а в кузове стоял контейнер денег.
Стас с Канном вышли из минарета позже остальных, когда от обеих машин и след простыл.
Стас уселся на пустую канистру, зажимая раненый бок. Боль снова начинала пульсировать, а к температуре он давно привык. Будто всю жизнь с ней ходил.
Канн уселся напротив.
— Шурави, зачем ты вернулся? — спросил Рик. — Ты ведь был здесь? В Хаваа.
— С чего ты взял? — Стас покосился на прислоненную к канистре винтовку, а у Канна она лежала на коленях.
Тот осуждающе поцокал губами.
— Что, облажался?
— Ты чего, Рик?
— Ты был здесь, ушел живым в отличие от остальных. Твои желания сбылись ведь так. Врешь, сбываются желания всех, кто здесь побывал. Это все знают. Ты мог стать богатым, умным и сильным. А вместо этого ты вернулся.
— Кто ты?
— А ты подумай. Перчаточки ничего не напоминают? — он помахал ручками в полотняных перчатках, которые носил, практически не снимая.
— Я думал, ты их носишь, чтобы отпечатков не оставлять.
— Кому здесь нужны мои отпечатки? — хохотнул Канн. — А волосы? Видишь седые корни? Успели отрасти. Красить их здесь негде, извини. Мы ведь с тобой одного возраста, шурави.
— Шурави?!
— Доходит, наконец. С наслаждением жду момента, когда ты поймешь, чтобы двинуть тебя прикладом в зубы.
— Но почему?
— Хотя бы потому, что мне надоело корчить из себя американского черножопого. Ты не в курсе, что у жителей Кашмира иногда встречается очень темная кожа. Я пакистанец, дубина! Да не смотри ты так! Все равно не узнаешь. В царандое никогда не было моей фотографии. Но ты заочно мне много крови попортил. Тогда на границе ты бы точно меня прищучил, если не Данюк-паша. Но и что, что я немножко ваших пацанов резал, но генералу я был очень полезен. Он оружие Максуду грузовиками продавал. Бакшиш делал.
Стас уже не воспринимал, что он там рассказывает.
— Аликпер!
Как его и предупреждали, вскочив, он получил прикладом в голову и ненадолго отключился.
— Вы шурави так предсказуемы. Нельзя так транжирить свою ненависть, — нравоучительно продолжил Аликпер, ну чисто, разговор старых приятелей, когда один незлобиво поучает другого. — Ее надо копить, чтобы потом из врагов медленно ремни резать. Чтобы от мук они умирали совершенно безумными. Чтобы перед жизнью теряли еще и рассудок. Вот это я называю месть.
— Мехди ты убил?
— Я. Этот сын собаки обратил внимание, что я никогда не снимаю перчаток. В свое время он тоже воевал, даже я его вроде где-то видел, и он мог в любой момент некстати вспомнить про парня, который тоже не мог обходиться без перчаток.
— Кстати, почему?
— Микробов боюсь. Шучу. Я люблю, чтобы все выглядело красиво, а от солнца у меня на руках пигментация. Мелочь, а неприятно. Кстати, я и выгляжу намного моложе тебя. А ведь мы одногодки. Ветераны. А смотри, какой я молодой. Я буду жить долго.
Стас тяжело глянул на него и сказал, будто впечатывая слова в гранит:
— А ты знаешь, Аликпер, я рад нашей встрече. Долгие годы я ждал этого момента. Я поэтому и вернулся. Да, я был здесь. И сумел уцелеть. Кто знает, может, это и было мое заветное желание. Свернуть тебе шею.
— Силенок хватит, шурави? — криво усмехнулся палач. — Ты поступил опрометчиво, так сильно жаждая нашей встречи. Откровенно говоря, ты первый, кто захотел сделать это добровольно.
— Пытать будешь? — с пониманием уточнил Стас. — Зачем тебе тогда автомат. Случайно выстрелишь и лишишь себя смысла жизни.
— Я знал, что вы, шурави, только прикидываетесь глупыми. Вы хитрые.
Аликпер снял автомат с ног и поставил рядом. Стас ждал этого, но в полной мере воспользоваться не удалось. Он на это и не надеялся. Палач был начеку. Они одновременно бросились друг на друга и почти сразу отскочили, нарвавшись на взаимные удары. Аликпер вытер кровь с разбитого носа.
— Ты меня испачкал! — раздосадованно воскликнул он. — Это будет стоить тебе дополнительной пытки.
— Ты скоро собьешься со счета, — пообещал Стас.
— Ну-ну!