Учитель для канарейки

Фред Малколм, ассистент-куратор, Особые коллекции

В этом письме ясно показано, как всплыла нижеследующая рукопись — я сам не объяснил бы лучше. Не хочу показаться излишне придирчивым, но меня неприятно поразила беспечность библиотечных исследователей, учитывая, что находка такой большой потенциальной значимости могла пылиться на полке одного из главнейших в стране университетов в течение полувека. Стоит ли иметь горы документов в хранилище, если никто их даже не читает? А сваливать все на позицию администраций Рейгана и Буша по отношению к образованию и науке и сетовать, что у нас слишком мало ученых — не выход из положения. Бессмысленно винить во всем недавние события, когда проблемы накапливались десятилетиями.

И в результате целые куски «Гекльберри Финна», «По ком звонит колокол» и кто знает, каких еще произведений так и лежат неопубликованными. Причем, не на чьем-то пыльном чердаке — это я как раз понял бы — а в хранилищах тех самых учреждений, которые обязаны сберегать их для всех нас.

Но — довольно об этом.

Скажу лучше несколько слов о самой рукописи.

После обнаружения так называемого Суинглайн-Добсоновского текста в 1970 году, в сфере шерлокианских исследований образовалась целая отдельная ветвь, посвященная «новооткрытым» рукописям Уотсона. Некоторые из них действительно могут быть аутентичны, другие — явные подделки. Мошенники в этой области уступают своим творческим потенциалом только фальсификаторам, пишущим автобиографии Говарда Хьюза или выдержки из дневников Гитлера.

Основная проблема с любым уотсоновским текстом — это, разумеется, вопрос о его подлинности. В случае же с настоящей рукописью, известной как «Учитель для канарейки», вопрос происхождения текста усложняют некоторые дополнительные факторы.

Во-первых, бумага и чернила соответствуют времени и месту, и текст, бесспорно, написан рукой Уотсона[1] (на довольно неровной поверхности), но в данном случае Уотсон не является очевидцем или же участником событий. Представляется возможным, что весь текст или часть его была продиктована Уотсону самим Холмсом, что значительного усложняет определение авторского стиля — один из основных методов, по которым шерлокианские исследователи стараются установить подлинность текста. Стиль Холмса достаточно отличается от стиля Уотсона, хотя это не единственный случай, когда ход расследования излагал сам Холмс (в качестве другого примера на память сразу же приходит «Львиная грива»), что может только сбить с толку специалистов, желающих определить аутентичность произведения.

Не менее трудно полностью вычленить часть повествования, идущую от Уотсона. Как я уже заметил, текст написан его рукой, а значит, мы не можем знать, в какой мере Уотсон изменил, сократил или как-то еще воздействовал на рассказ Холмса. Почему текст не был набран на пишущей машинке (что неизбежно привело бы к новым исправлениям и изменениям со стороны Уотсона) я не могу сказать. Возможно, Холмс уехал и взялся за новое дело прежде, чем Уотсон (по-видимому, задававший вопросы) успел довести до логического заключения все сомнительные моменты. Рукопись обрывается на внезапном прибытии Герберта Аскита, и возможно, Уотсон лениво отложил ее, рассчитывая завершить попозже — вот только это «позже» так и не наступило.

(Если на то пошло, невозможно сказать, в какой мере Холмс обычно осуществлял редактуру текстов Уотсона. С одной стороны, Уотсон постоянно жалуется, что Холмс критикует его рассказы, высмеивая излишнее внимание к эмоциям и недостаток чистой логики — «добиваясь примерно тех же результатов, как если бы вы переработали историю любви или тайного бегства в пятую теорему Эвклида». Но, с другой стороны, не приходится сомневаться, что эти самые рассказы опубликованы с его согласия. Видимо Холмс, как и многие знаменитости, потворствовал искусственному созданию в глазах публики собственного образа).

Что до самого текста, спорным представляется и вопрос о том, был ли он написан под диктовку. Части рукописи создают впечатление торопливости; почерк трудно разобрать, встречаются сокращения и другие знаки, напоминающие нечто вроде импровизированной стенографии — очевидно возникшей из необходимости не отстать от говорившего. В других местах, однако, и почерк, и литературный стиль говорят о более спокойной работе, когда Уотсон мог «создавать» текст, а не просто строчить под диктовку.