Учитель для канарейки

— Его нашли двое других рабочих из обслуги сцены. Имен их я не знаю. Они подняли жуткий крик — я ясно слышала это во время «Песни Цветов» — и тогда другие, в том числе Дебьенн и Полиньи, директора, — я кивком дал понять, что знаю этих людей — бросились помогать спустить беднягу. И что, вы думаете, они обнаружили, вернувшись на место трагедии?

— Воображение — не моя сильная сторона. Я предпочитаю иметь дело с фактами.

Она кивнула, соглашаясь.

— Они обнаружили, что тело бедняги уже лежит на полу, а веревка, на которой он висел, исчезла.

— Исчезла?

— Вернее сказать, она была перерезана. Половина веревки все еще свисала с балки, под которой нашли тело. Ее перерезали. Бюке лежали на полу, а остаток веревки, охватывавший его шею, пропал.

— И…

— И все. Куда делась веревка? — она поднялась с встревоженным видом и прошлась под моим взглядом по маленькой комнатке. — Конечно, вызвали полицию, но мне случалось иметь дело с чиновниками, и я на них не слишком рассчитываю. Меня-то, в первую очередь, как я уже говорила, беспокоит моя подруга. Она как будто находится в самом центре некой интриги, о которой не имеет представления, и ответственна за происходящее не более, чем свеча — за судьбу мотыльков, порхающих над пламенем, пока оно не сжигает их.

— Есть и другие мотыльки?

Она помолчала, слегка сдвинув изящные брови над переносицей.

— Есть мужчина… — она снова замолчала.

— Продолжайте.

Она задумчиво посмотрела на меня, потом со вздохом опустилась в кресло.

— Но я его никогда не видела.

— Да?

— Как я уже говорила, ее гримерная расположена рядом с моей. Я слышу их — не речь, как вы понимаете, а так, легкий шум разговора. То ее голос, то его, то опять ее, — она откинулась назад, слегка взмахнув рукой. — Иногда мне кажется, что он — ее учитель, потому что я слышу, как они поют.

— Вот как?

Она кивнула.

— Любопытно.

— Вот и я так подумала.

— Но едва ли это редкий случай в Опере. Может быть, он — действительно ее учитель.

— У нее нет учителя, о котором я бы знала. Думаю, если бы был, она бы сказала мне — мы часто обсуждаем такие вещи.

— Вы сказали, что слышали, как они поют. Вы имеете в виду — дуэтом?

— Иногда. А порой я слышу, как она поет, а он потом говорит потихоньку, как будто комментирует ее пение. Разумеется, это только мое впечатление.

Я кивнул.

— Вам не случалось упоминать этого джентльмена в разговорах с мадемуазель Дааэ?

— Это было бы бестактно, — справедливо заметила она. — Скажите, — продолжила она, выпрямившись с улыбкой, — вы слышали о Призраке Оперы?

— О нем все говорят. Ему приписывают каждый розыгрыш, каждую забытую реплику.

— Некоторые верят, что он существует.

— И мадемуазель Дааэ в том числе?

— Верит, хотя и не признается в этом. Вдобавок, мадам Жири, мать малышки Мег, обслуживающая ложи Большого яруса слева, убеждена в его существовании.

— Она его когда-нибудь видела?

— Нет, но она слышала его голос.

— Опять голоса. Я думаю, мы уже слишком далеко ушли от сути дела, — заметил я. — Я не экзорцист.

— Я хочу, чтобы вы защитили Кристин, — прямо сказала Ирен Адлер. — Скоро Ла Кальве поправится и снова будет исполнять мою роль, а у меня есть другие ангажементы. Если уж на то пошло, через четыре дня я отправляюсь в Амстердам. Я хочу, чтобы вы защитили Кристин, — твердо повторила она, словно желая убедить саму себя. — Может быть, виконт и любит ее, но он и сам — всего лишь щенок, такой же новичок в мире интриг, как и она сама.

— А если я откажусь?

Она встала и принялась смотреть на собственную фотографию на каминной полке с непостижимым выражением, склонив голову на бок.

— Если вы откажетесь… — она помолчала, потом продолжила, снова — как будто обращаясь к себе самой, — думаю, тогда мне придется пересмотреть вопрос о моем молчании по поводу вашего инкогнито.

— Я и забыл, что ваш конек — шантаж[40].

— Но всегда — ради правого дела, — уточнила она, нимало не смутившись. — Мое молчание будет вашим гонораром.

Я сел и попытался поразмыслить сквозь тупую боль в голове, пока она внимательно изучала кончики собственных ногтей.

— Как я смогу войти в закулисное общество, с которым обычно у меня нет никакой связи? — поинтересовался я. — Едва ли мне удастся проникнуть туда переодетым и в то же время продолжать работать в оркестре.

— Об этом я уже подумала. Сегодня вечером будет прощальный банкет за кулисами в честь господ Дебьенна и Полиньи, директоров оперы, которые, как, я полагаю, вам хорошо известно, оставляют свой пост. Думаю, банкет еще только начинается. Вы все еще в вечернем костюме, вот и проводите меня. Я представлю вас как моего старого друга — со времен работы в Королевской Опере Осло. Таким образом, вы познакомитесь с Кристин и другими участниками этого дела.

— А банкет не отменят после случившегося?

— Вам, мсье Сигерсон, должно быть, известно правило, по которому представление должно продолжаться?

— Я-то в вечернем костюме, а вот вы — нет, — заметил я, поднимаясь и снова надевая плащ.