Учитель для канарейки

Мне казалось, миновало несколько часов, прежде чем я, двигаясь черепашьим шагом, остановился, наконец, перед огромной железной дверью, но вполне возможно, что, темнота исказила мое чувство времени. Отдаленные тяжелые удары, сначала усилившись, теперь внезапно резко прекратились, и я оказался в глухой тишине. Я ощупал дверь, простучал костяшками пальцев, вызвав слабое эхо. Я понял, что весит эта штука сотни фунтов, и был вынужден оставить надежды отворить ее, не разбираясь в потайном механизме. Часа два без малого прошли в бесплодных поисках. Я бросил на дверь все свои слабые силы, но, как я и предполагал, железная махина и не сдвинулась. Как ни невозможно было это признать, казалось, что все мое путешествие прошло впустую. Как будто этому существу снова удалось увернуться от меня.

Оказавшись перед этой неприемлемой перспективой, я присел на кирпичный цоколь и с тяжелым вздохом привалился к двери, которая так подвела меня, стараясь справиться с разочарованием и подумать, какие иные пути еще можно было найти.

Видимо, сказалось напряжение долгого и полного событий дня, потому что следующее, что я помню — как проснулся на том же самом месте, причем то, что пробудило меня, стало моим спасением. Очевидно, во сне я повернулся к двери боком, ибо, к моему изумлению, механизм поддался легчайшему нажиму, и дверь бесшумно откатилась на рельсах влево, так что я едва не свалился в проем. Восстановив равновесие, я потратил еще несколько мгновений на то, чтобы вспомнить, где я, собственно, нахожусь. Я схватил часы и попытался разобраться, сколько времени. Часы показывали самое начало шестого, но мне это ничего не говорило. Пять утра или вечера? Возможно ли, что я так долго проспал? У меня не было ответа.

Потом я осознал, что мне хватило света, чтобы разглядеть стрелки часов, и уставился в дверной проем, открытый моими сонными метаниями.

Зрелище, представшее моим глазам по ту сторону скользящей двери, я вряд ли скоро забуду. Эта картина иногда все еще снится мне.

Я, наконец-то, добрался до подземного озера. Оно уходило вдаль под чередой цилиндрических сводов, поддерживаемых огромными колоннами, основания которых исчезали под затянутой дымкой водой, дальнего берега не было видно. Судя по несмолкаемому шипению, помещение освещалось газом, отведенным, как я предположил, от Каллиопы наверху, где лежали убитые.

Я опустился на колени, коснулся воды и с изумлением обнаружил, что она тепловатая. Несомненно, тепло воды, поднимавшееся из подземных глубин, входя в соприкосновение с холодным воздухом пещеры, и вызывало постоянный туман над поверхностью. Стоило моим пальцам погрузиться в жидкость (неприятного, маслянистого состава), как я вздрогнул, услышав тихое ржание, и, подняв глаза, разглядел большого белого коня, как по волшебству, возникшего в неровном разрыве в тумане.

— Цезарь! — воскликнул я. Непохоже было, что животное не радо меня видеть. Подойдя поближе, я обнаружил, что его уздечка привязана к железному кольцу, висевшему на столбике, в свою очередь укрепленном на небольшой набережной. Таз свежего овса стоял на деревянной подставке перед ним.

Возле шеста я увидел стапель, достаточно широкий, насколько я мог судить, для небольшой лодки или полубаркаса, хотя не видно было ни следа ни того, ни другого. И не нужно было быть великим мыслителем, чтобы понять, что лодку увел ее хозяин на другой берег — где бы он ни был.

Лодка, конечно, была бы предпочтительнее, но мне пришлось удовольствоваться лошадью, и я отвязал Цезаря от столбика. Он покорно последовал за мной и, хотя седла на нем не было, не стал возражать, когда я подвел его к кормушке и с помощью выступа, на котором она стояла, взобрался ему на спину.

— Ну, Цезарь, — тихо сказал я, направляя его в туман. — Ты умеешь плавать? Сможешь доставить меня на другой берег озера?

Вода, как я уже отмечал, была теплой, и коня не смущал ее странный состав. Он осторожно встал на кирпичную кладку, где был сооружен стапель, и изящно соскользнул в дымную жидкость.

Я не имел ни малейшего представления, куда нам нужно направляться. Оставалось только надеяться, что Цезарь осведомлен лучше. Он поплыл сильными и плавными гребками. Дымка расступалась перед нами, чтобы тут же сомкнуться позади. Вскоре у меня возникло впечатление какого-то сонного очарования. Мне пришлось ущипнуть себя, чтобы напомнить, что менее чем в двух сотнях футов надо мной находится один из самых оживленных кварталов суетливой столицы, а от результата моего предприятия зависит жизнь женщины.

Я уже начал думать, что мы делаем успехи, когда газ, заливавший тоннель слабым, жутковатым светом, внезапно потускнел и погас, и мы с конем остались в полной темноте в середине подземного водоема, не представляя себе, в каком направлении продолжать путь — если мы вообще двигались все это время в каком-то определенном, постоянном направлении.