Читаем Учитель (Евангелие от Иосифа) полностью

Центральное место среди них занимал зелёный лук с названием даконг — настолько, по описанию, сочный, что в нём растворяется любая желчь.

Каждая разновидность подаренных мне плодов была детально описана, но читать я не стал. Не сомневаясь, что Лаврентий, хотя и вегетарианец, уже распорядился вышвырнуть овощи в мусор. Из справедливого предположения, что, потребляя даконг, китайский вождь, тем не менее, продолжает на меня злиться.

Хотя бы за то, что в 36-м я приказал ему освободить из плена его заклятого врага Чанкайши. В чём он меня послушался. А позже — разделить с тем меж собой Китай. В чём он не послушался.

Хотя Чанкайши не был марксист, Мао я доверял меньше. Чанкайши раздвигал рамки не марксизма, а своих владений. И на какое-то время вытеснил Мао в южные горы.

На которые, видимо, и сослался Мао в своей одно-строчной поэме в мою честь. Успел сослаться и на Чанкайши. Не при мне, но язвительно. Назвал его Чанкайшвили.

Пока я делал вид, что поглощён описанием шаньдунской капусты, вождь выказал интерес к портретам за моей спиной. Ши Чжэ стал рассказывать ему про Горького. В частности, про то, что тот написал бессмертную поэму «Девушка и смерть».

Я предложил им пройти к классику поближе. Мао принял приглашение и направился к стенке. Это было кстати, ибо сдвинуться с места получил возможность и я.

Сдвинулся к столу — к подготовленной Лаврентием справке о личной жизни китайского гостя. В подобные бумаги я заглядывал только после встреч — проверить впечатления. Сейчас понадобилось проверить другое — развёлся ли уже гость со стервой.

Оказалось — пока нет. Правда, судя по справке, крайней необходимости в разводе не было: каждую субботу в свой пекинский Дворец Прилежного Правления вождь — в честь победы революции — сзывает на танцы юных красавиц, из которых выбирает то двух, то даже трёх, и уединяется с ними в специально оборудованную спальню при его рабочем Кабинете Запаха Хризантемы.

Уединяется он из зала танцев отнюдь не на цыпочках, ибо стерва — подобно моей добродушной Валечке — боится лишь того, чтобы вождь не влюбился.

Особенно в мальчиков, с которыми — хотя Мао пробавлялся ими не часто — конкурировать стерве в силу родовой специфики мужского пола было труднее.

Лаврентий с удовлетворением подчеркнул в справке, что догадка о половом многосилии китайца обманчива, ибо никого из наложниц или наложников он спермоизвержением не удостаивает.

Причём, не делает этого из убеждений, ибо, согласно даоистам, извержение спермы сокращает мужчине жизнь, тогда как вагинальная влага умножает его силу.

Хотя Мао, согласно справке, собирается жить 200 лет, без спермоизвержений, по Лаврентию, не стоит жить и дня.

По прибытии в Москву вождя уговорили всё-таки сперму извергнуть. Изловчились не мастерицы наши, а врачи, которым поручили вылечить Мао от хронического воспаления предстательной железы. Которая, по сговору с даоистской идеологией, доставляла председателю резкие боли даже при мочеиспускании.

Упомянув о чём, Лаврентий отметил, что в годы Великого Марша, когда вождь отступил в горы, он стал страдать запорами. Тоже хроническими.

Они возбуждали в нём такую депрессию и жестокость к окружающим, что каждый раз, когда ему удавалось испражниться, ликовали не только окружающие, но — и вся армия.

Ликовали и по менее счастливому поводу. Гораздо чаще, чем испражняться, Мао приходилось шумно изгонять из себя скопившиеся газы. Гнал он их с помощью специально приставленных к нему знахарей. Которые именовались «жопными пастухами». И к которым Мао относился с недоверием, ибо очень высоко ценил воздух, считая его основой сущего.

Этот раздел справки Берия завершил двумя деталями. Они не могли не вызвать у него удовлетворения в той мере, в какой другой запах, запах хризантем, и обилие вдыхающих его китайских танцорок не давали ему покоя.

Во-первых, оказывается, у Мао только одно яичко. Точнее, — есть оба, но правое не свисает. Не проглядывается. Притаилось в паху. Почему — неизвестно. Наверное, на всякий случай.

Я представил себе изумлённые Валечкины глаза, когда она не досчиталась бы у него второго яичка! Представил и самого Мао, когда он впервые узнал, что яичек должно быть больше, чем одно. Или — что оба должны проглядываться.

Вторая же деталь заключалась в том, что китайца периодически одолевает импотенция. Которую, подчеркнул Лаврентий, тот лечил сперва исправлением даты рождения в паспорте, но потом перешёл на инъекции глюкозы, женьшеня и вытяжек из оленьих рогов.

Этой информацией Берия рассчитывал уязвить именно меня, подозревая, на основании какой-то тифлисской анкеты, что я прикидываюсь моложе. Правда, лишь на год.

Наши врачи, приписал Берия в назидательном стиле, сообщили Мао, что импотенцию следует лечить не только инъекциями, но и положительным отношением к жизни.

Я подумал, что Лаврентий нашёл ход и к Валечке. Скоро, значит, будет предлагать мне и инъекции. Вдобавок к положительному отношению к жизни. А в ней — к нему.

<p>58. Кто доказал, что свобода лучше несвободы?</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза