Учитель фехтования

– Это мы еще посмотрим! – воскликнул Агапито Карселес, возбужденный происходящим. – В любом случае ей надо сделать все, чтобы удержаться.

Собеседники посмотрели на него с нескрываемым удивлением.

– Удержаться? – воскликнул Карреньо. – Это приведет страну к гражданской войне...

– Вот-вот, к настоящей кровавой бойне, – согласился Марселино Ромеро, с удовольствием вступая в разговор.

– Правильно, – ликовал журналист. – Разве вы не понимаете? Честное слово, мне все ясно как день. Если наша Изабелита выбросит белый флаг, или примкнет к оппозиции, или отречется от престола в пользу своего сына – результат будет одним и тем же: среди бунтарей полно монархистов, и в конце концов нам навяжут Пуйчмолтехо, или Монпансье, или дона Бальдомеро, или вообще черт знает кого. Все это нам совсем ни к чему. Ради чего мы тогда боролись столько времени?

– Постойте-ка, сеньор, я что-то не понял: где вы боролись? – ядовито переспросил дон Лукас.

Карселес взглянул на него с презрением, как истинный республиканец на отсталого монархиста.

– В тени, друг мой. Конечно же, в тени. – Ну-ну...

Журналист сделал вид, что не заметил издевки дона Лукаса.

– Итак, я говорил, – продолжил он, обращаясь к остальным, – что Испании нужна бурная и кровопролитная гражданская война; с кучей убитых, с уличными баррикадами, с толпой, осаждающей королевский дворец, с комитетом общественного спасения. А этих жалких монархистов и их прихлебателей, – он украдкой бросил взгляд на дона Лукаса, – поволокут по улицам за ноги.

У Карреньо лопнуло терпение.

– Послушайте, дон Агапито. Что-то вы хватили через край. В масонских ложах...

Но Карселес разошелся не на шутку.

– Масонским ложам на справедливость наплевать, дорогой дон Антонио.

– Наплевать? Масонским ложам наплевать?

– Да, друг мой. Совершенно наплевать, уверяю вас. Если революцию развязали недовольные военачальники, надо сделать все возможное, чтобы она перешла в руки своего основного властелина – народа. – Лицо его восторженно засияло. – Республика, господа! Общественное достояние  – вот что это означает! И конечно же, гильотина!

Дон Лукас замычал от злости. Стеклышко монокля в его левом глазу затуманилось.

– Наконец-то вы сняли с себя маску! – закричал он, тыча пальцем в Карселеса и дрожа от праведного гнева. – Наконец показали вашу двуличную физиономию, дон Агапито! Гражданская война! Кровь! Гильотина!.. Вот он каков, ваш истинный язык!

Карселес взглянул на него с простодушным удивлением.

– Я всегда говорил на этом языке; иного, дорогой мой, я не знаю.

Дон Лукас чуть было не вскочил со стула, но вовремя передумал. В тот вечер платил Хайме Астарлоа, а кофе уже вот-вот должны были принести.

– Да вы почище Робеспьера, сеньор Карселес! – пробормотал он глухо. – Хуже, чем этот безбожник Дантон! <Жорж-Жак Дантон (1759 – 1794) – французский политик, член Комитета общественного спасения. Был гильотинирован.>

– Не путайте яичницу с сапогом, друг мой.

– Я вам не друг! Такие, как вы, позорят Испанию!

– Как бы вам не пришлось раскаяться в ваших словах, дон Лукас.

– Еще посмотрим, кто будет раскаиваться! Королева назначила президентом генерала Кончу <Мануэль Гутьеррес де ла Конча (1806 – 1874) – испанский генерал и политик.>, а это настоящий кабальеро. Он уже доверил Павиа <Мануэль Павиа Родригес де Альбукерке (1827 – 1895) – испанский генерал, сторонник Прима и противник Изабеллы II.> командование войском, которое выступит против бунтовщиков. А уж в отваге маркиза де Новаличеса никто, полагаю, не усомнится... Так что рано радуетесь, дон Агапито.

– Посмотрим!

– Да-да, посмотрим!

– По-моему, все и так ясно.

– Будущее покажет!

Дон Хайме, которому опротивели эти почти ежевечерние распри, поднялся из-за стола раньше обычного. Он взял цилиндр и трость, попрощался и вышел на улицу, собираясь немного пройтись перед возвращением домой. Улица взволнованно гудела, и он чувствовал смутную досаду: все, что происходило вокруг, касалось его лишь поверхностно. Его утомил не только спор между Карселесом и доном Лукасом – он сетовал на страну, где ему довелось жить.

«Лучше бы они перевешали друг друга с этими их проклятыми республиками и чертовыми монархиями, с их пустой патриотической болтовней и склоками», – думал он мрачно. Многое бы он отдал, чтобы и те и другие перестали отравлять ему жизнь своей досужей суетой! Причины столь утомивших его передряг были ему глубоко безразличны; он желал одного: жить спокойно. Мир дона Хайме – его неприкосновенная собственность, а любители пошуметь пусть себе катятся к дьяволу.

Где-то вдалеке раздался гром, по улицам пронесся яростный порыв ветра. Дон Хайме нагнул голову и, придерживая рукой шляпу, ускорил шаг. Через несколько минут хлынул проливной дождь.