Учитель и его время

В те годы я именно благодаря Е. В. обратил внимание на молодого профессора Ф. И. Комарова. Он работал на одной из терапевтических кафедр бывшей Военно-Морской медицинской академии. Как-то на заседании Ленинградского терапевтического общества (в январе 1966 г.) он выступал с докладом о роли витаминотерапии. Е. В., сидевший недалеко от меня, слушал его очень внимательно, а по окончании заседания, когда мы вместе шли к автобусной остановке на Большом проспекте, подчеркнул, что применение витаминов не так просто, как принято думать. Данные Ф. И. о возможном вреде передозировки витаминных групп В и С не только оригинальны, но и очень значимы в практическом отношении. Мне показалось, что, говоря так, Е. В. как бы заново для себя оценивал возможности этого человека и находил их очень высокими. Полагаю, что это было весьма прозорливо.

Позже Федор Иванович бывал на кафедре у Н. С., принимал участие в обсуждении ряда вопросов гастроэнтерологии. Выступая, был краток, не витиеват, может быть несколько резок. Весь его вид с наклоненной вперед лысой большой головой, скуластым лицом и острыми умными карими глазами свидетельствовал о наступательном характере этого человека, который как бы физически подчеркивал свою убежденность. Конечно, они с Е. В. были разными людьми, может быть даже очень разными, но Е. В., как и Н. С. Молчанов, явно испытывал симпатию к этому полковнику в морской форме.

Вероятно, были и другие, менее известные мне, влияния на Е. В. его учителей и сверстников (среди них были В. Л. Толузаков, Р. X. Яфаев, В. М. Малышев, Л. С. Крейнин).

Пожалуй, следует упомянуть об известном ленинградском профессоре П. К. Булатове (Куйбышевская больница), позже вместе с А. Д. Адо предложившем классификацию бронхиальной астмы. В 1964 г. мы с Е. В. были в этой больнице на конференции «Ревматизм и ревматоиды». Там же был тогда еще очень молодой Г. Б. Федосеев. Евгений Владиславович очень серьезно занимался в те годы ревматологией, и конференция его заинтересовала. Я успешно выступал с небольшим сообщением по своей работе. Но дело не в этом, там я услышал одно мудрое суждение Булатова: «Организм человека отвечает на различные болезни многообразием клинических проявлений при относительной бедности и однообразии патотенетических реакций». Позже многократно убеждался в правильности этого положения.

В те годы очень тесными и дружескими были взаимоотношения Е. В. с Г. П. Шульцевым. В годы войны он в числе первых клиницистов изучал интернистские аспекты травматического шока. Позже стал профессором-терапевтом, в наибольшей степени известным в области нефрологии и истории медицины. Какое-то время он был заместителем главного терапевта Советской Армии.

Существенными для Е. В. Гембицкого были его контакты с кафедрой военно-полевой терапии, на которой ему в 1958 г. пришлось недолго поработать. Мне иногда казалось, что эти контакты были даже более дружеские, чем на собственной кафедре. Однажды я видел, как Гембицкий довольно умело играл в волейбол на академическом стадионе в команде кафедры ВПТ… Здесь ему особенно близки были В. М. Малышев, П. П. Лихущин, Н. А. Богданов, Г. И. Алексеев, Е. А. Мошкин.

Однако наибольшее влияние на Е. В. в те годы оказывал сам Н. С. Молчанов. Их отношения были глубокими, многосторонними и результативными, хотя внешне Е. В. держался с ним всегда почтительно, корректно и сдержанно. Можно было видеть, однако, что Н. С. выделяет Евгения Владиславовича из своих сотрудников, несмотря на то, что многие из них были по возрасту старше Е. В. И официально Е. В. относился к руководству кафедры, будучи одним из двух ее старших преподавателей.

И мне довелось работать в те годы у Молчанова.

Осенью 1962 г я поступил в клиническую ординатуру в клинику академика Н. С. Молчанова, ставшего в последующем моим любимым учителем.

Его любили все – от слушателей до санитарок. И звали его «Молчаныч». И я его про себя так называю до сих пор.

За три года в его клинике из меня сделали такого доктора, что этой моей школы мне хватило на всю жизнь.

Вспоминаются многие эпизоды из жизни кафедры.

Коллектив ее был дружным. Все трудились напряженно, но с желанием. Н. С. часто ездил в Москву. Этого требовали совещания в Министерстве обороны, работа с документами, консультации в центральных госпиталях. Но всякий раз, когда он возвращался, народ оживлялся, и чувствовалось, что и он этому рад. Бывало, идешь по коридору с историями болезни или пробирками в руках, занятый своими мыслями, и вдруг слышишь негромкий знакомый голос: «Как дела?», а то даже и «Как жизнь?». Поворачиваешь голову, а в приоткрытых дверях – Молчанов. Он любил вот так, незаметно, всматриваться в текущую мимо него будничную кафедральную жизнь, понимая, что это дает ему больше, чем официальное общение.