Учитель Истории

Напоследок, излив мне все свои душевные метания насчет нежданного визита своего бывшего супруга, женщина, словно опомнившись, еще разок проехалась по моей совести (которая только-только начала приходить в себя) и строго-настрого запретила общаться с Яной без ее ведома. Ладно, учтем-с.

До общежития пришлось добираться ножками: машину-то я оставил, пешеход доморощенный. А «дома» меня уже поджидала новая напасть.

— Татьяна? Вы к кому-то в гости?

— Да, Филипп Анатольевич, — учительница математики спешно убрала от лица руки, которые перед этим старательно согревала собственным дыханием, и спрятала их в карманы длинной светло-сиреневой куртки. — В гости. К вам. За советом.

Я не смог удержаться от сарказма.

— Странно обращаться за советом к человеку, который говорит самые глупые вещи, что вы слышали в своей жизни.

Ее и без того раскрасневшиеся на морозе щеки стали цвета вареной свеклы.

— Вы запомнили… Простите. Я сказала так, не подумав. Со зла.

— Даже со зла? — после беседы с Еленой я сам был не в своей тарелке и потому говорил предельно прямо. — Что же такого я совершил, что вы разозлились?

— Об этом я и хотела бы поговорить.

— Прямо сейчас?

— Если вас не затруднит… Вы ведь не обижаетесь за вчерашнее?

«Ну, просто вылитая Марфа Васильевна, — подумалось мне. — Стоит такая вся хрупкая, румяная, очи долу — само воплощение скромности и невинности. Ладно, на первый раз поверим на слово».

— Негоже на морозе стоять. Идемте в тепло.

Татьяна как-то странно посмотрела на меня, но последовала за мной.

«Негоже»? «Идемте»? Откуда вдруг взялась эта старорусская мова? Не иначе подсознательные образы выплывать стали. Только и делаем, что базарим то про этих Младовских князей, то про их пропавшее наследство. О, да, «базарим» — так-то лучше. Не ляпнуть бы еще чего-нибудь такого вслух…

Однако когда мы прошли в мою комнату, сходство Татьяны с героиней лучшей комедии Гайдая еще больше усилилось, поскольку густые длинные волосы девушки были заплетены в аккуратную косу. Ей очень шло. Впрочем, все мысли о русских красавицах тут же отошли на второй план, как только я с ужасом понял, что уже неделю как не прибирался. Собственно, с самого первого дня заселения. Вещи раскиданы, где попало, на столе неубранные остатки утренней трапезы, в углу благоухает «мусорный» пакет, в котором чего только не успело накопиться. Кажется, теперь мой черед отводить глаза и стыдливо краснеть.

— Садитесь, пожалуйста. Да, за стол. Нет, стоп, я сначала уберу это. И вот это. И крошки смахну. Да, теперь можно. Чаю?

— Не откажусь, — ответила Татьяна, постукивая зубами.

Видимо, она и вправду основательно продрогла.

Я сходил на кухню и «обворовал» одиноко обедавшую студентку на две чашки кипятку. Сварганил чай, прихватил из холодильника кое-какой снеди (своей, не чужой) и вернулся в комнату, где меня поджидала моя нежданная гостья.

— Ну, рассказывайте.

Девушка аккуратно взяла чашку кончиками пальцев, сделала небольшой глоток.

— Понимаете, я не знаю, как мне быть…

— Такое иногда случается, — согласился я. — Начните с начала.

— С начала… Да, вы правы. Просто с чего бы начать… Я запуталась, я растеряна… Напугана…

— Жизнь не идеальна, — глубокомысленно изрек я, потягивая чай.

— Уже пятый день сама не своя…

— С субботы?

— Да. И не знаю, кому можно довериться…

— Кажется, вы уже выбрали. В ином случае я не понимаю, что вы здесь делаете.

— И Костя… Я не могу рассказать ему… Так глупо получилось… Понимаете, мы поклялись никогда не врать друг другу. Я думала, если кто и нарушит клятву, это будет он. Он, а не я. Или, может, молчание — это не совсем ложь?

— Психологи с вами не согласились бы.

— Если он узнает…

— Будет не очень хорошо, так?

— Будет катастрофа! Он… Нет, я не имею права сообщать ему…

— Это ваше право.

— Пусть даже мы клялись… Но это сильнее меня.

— Никто не совершенен. Впрочем, что-то похожее я недавно говорил относительно всей жизни.

— Потому я и решила прийти к вам! Тем, более, вы уже поневоле оказались замешанным в этой истории…

— Вот, уже прощупывается.

— Прощупывается? — на лице девушки промелькнуло легкое замешательство.

— То есть, — пояснил я. — Мы полегоньку-потихоньку подходим к сути вопроса. Ведь так?

— Да, так, — она покопалась в своей сумочке и извлекла из нее сложенный вчетверо лист бумаги, — похоже, тот самый, из-за которого, по моему глубокому подозрению, и разгорелся весь неведомый сыр-бор. — Вот, посмотрите.

— Ух, ты ж… Целый трактат! — я с недоверием расправил бумагу на месте изгибов, но сам текст пока не смотрел. — Можно прочитать? В прошлый раз вы всем своим видом показывали, что эта бумажка не имеет к вашему настроению никакого отношения.

— Читайте, — попросила она. — И прошу, скажите, что мне делать?

Тихонько вздохнув, я углубился в чтение.