Взведенная толпа, шумя, давясь, ринулась к дворцу. Что было дальше, Ана не ведала; уже знакомые ей люди Мниха, окружив ее тесным кольцом, отвели в сторонку и в сгущающихся сумерках накинули на нее черную мешковину с капюшоном, так что она больше ничего не знала и лишь подчинялась их воле.
Было совсем темно, когда ее доставили в загородный дворец. В этот день она вымоталась не меньше, чем в день олимпиады. Как она желала, лишь евнух да прислуга, раздевавшая ее, попались ей на глаза.
— Меня не будить, — со слипающимися глазами приказала Ана, и уже сквозь сон почувствовав, что кто-то рядом, она через силу встала — в ее ногах невозмутимо сидел евнух. — Вон! — приказала Ана.
Стефан не подчинился. Тогда взбешенная Ана вскочила, буквально за шиворот выкинула маленького старичка из опочивальни, и так как замка не было, чем могла, забаррикадировала вход, и только повернулась — а евнух, как ни в чем ни бывало, стоит перед ней.
— Ваше сиятельство, в этом здании много тайных ходов. Здесь, в опочивальне, я за Вас в ответе, и всюду буду при Вас. Просто не замечайте меня. Спокойного Вам сна, Ваша светлость.
— У-у-г! — бросаясь в роскошную кровать, простонала Ана, и, погружаясь в сон, последняя гнетущая мысль — она не владыка этого дворца, да и ничего иного, и в целом она если не рабыня и не невольница, то заложница теперь надолго, если не навсегда.
На следующее утро Ану вновь разбудили.
— Вы желаете еще нежиться или велите позвать прислугу? — у ее изголовья стоял невозмутимый евнух.
— Нахал, — спросонья стала ругаться Ана. — Ты меня посмел разбудить, а теперь спрашиваешь, хочу ли я нежиться?.. Хочу!
— Простите, Ваше сиятельство, просто Ваш гость Зембрия Мних интересуется, можно ли ему с Вами позавтракать?
— О-о-о! Пусть завтракает один.
— Ваша светлость, как-никак гость.
— Какой он гость?! Это я…
И Ана намеревалась выдать всю правду своего положения, однако евнух и тут не дал ей вольности даже говорить, громко перебивая.
— Есть новости касаемо Вашего земляка, и это срочно.
Данный аргумент был более чем весом. Ана заторопилась одеваться, но и этого нельзя: по хлопку евнуха явилась прислуга, и Ану очень долго купали, услащали благовониями, и модистка сама подбирала ей костюм к завтраку и соответствующую прическу.
Отяжеленная роскошным платьем и многочисленными драгоценностями, Ана с искренним недовольством спустилась в огромную столовую.
— Ваше сиятельство, — в почтении склонился Мних, — позвольте целовать Ваши руки?
И пока Ана соображала, что ответить, доктор надолго, дольше, чем приличествует, прилипал толстыми, влажными губами к обеим ее рукам, так что она отвела лицо от этой дергающейся в подобострастии лысины.
— Вы очень одаренное, необыкновенное, феноменальное создание, — уже во время еды продолжал Мних. — Так покорить толпу, так завести — это искусство, это божественный дар.
Ныне эта лесть Ану мало трогала, она думала о другом и просто спросила:
— И кто Вам это рассказал?
— Хм, так я сам там присутствовал, прямо под Вашими ногами… Так Вы бы меня все равно не узнали.
— Лицедейство.
— Ну-у, зачем так грубо. Тоже маскарад, и это только первый акт, и представление продолжается.
— Только без меня.
— Дорогая Ана, Вы свершили то, что не сделала бы целая армия. Вы не только сохранили жизнь и честь императора Византии, Вы возвеличили его и себя в веках. И благодарный император ждет Вас, Вы приглашены во дворец.
— Нет, никуда я не поеду, я устала.
— Ну, усталость легко…
— Нет, — вскакивая, вскричала Ана, — не нужны мне Ваш индус, Ваши феи, Ваши благовония и микстуры, я от них как в дурмане.
— Ана, дорогая, — Мних тоже для приличия встал. — Это все во благо твое, это лекарства, и не простые, чтоб поддержать тебя в этих нагрузках… А отказываться от приглашения императора просто невозможно.
— Все возможно, не пойду, надоело исполнять эти роли. Мне стыдно! Не тех я кровей, чтоб если не рабой, то куклой быть!
— Что?! — багровея, вскричал Мних, так что животик его затрясся. — Что ты несешь? Что ты себе позволяешь, — в гневе он кинул о пол тарелку. — Ее приглашает царь, император Византии, а она… Что ты о себе возомнила, — он с грозной поспешностью обошел громадный стол и, вплотную подойдя к надменно высокой Ане, сник, встал, впился в нее взглядом, и вдруг бросился к ней, обнял и, положив на ее плечо голову, зарыдал, как дитя, тонко заголосил. — Прости, прости, мне должно быть стыдно. Я использую тебя как подлец. Да иного нет, — он уже отпрянул, но держа ее руки, часто моргая мокрыми ресницами. — Поверь, иного выхода нет: ни у тебя, ни у меня.
— У меня есть, — Ана высвободилась из его всегда влажных холодных рук, сторонясь, бочком, то ли с жалостью, то ли с презрением смотрела на Мниха.
— Я не буду тебя неволить, — платком вытирал слезы Мних. — Только еще раз напомню, веря тебе, что на мне колоссальная ответственность перед своим народом, я заложник идеи, и может это и подло, но я всеми способами пытаюсь свою миссию выполнить, хотя мне лично тоже стыдно и обидно, и тоже хочется наслаждаться жизнью.