Учитель истории

Сам Безингер, действительно, больше «не сунулся», но буквально через день прибыл какой-то интеллигент в галстуке, то ли советник, то ли помощник, то ли черт знает кто при президенте, словом, упрекал Малхаза в негостеприимстве и вначале требовал отдать «мазню», потом просил продать великому благодетелю земли Чеченской Безингеру — тщетно, и тогда, еще через день, высадился с вертолета десант — гвардия президента, точь-в-точь вооруженные бандиты из фильмов, только обросшие не в меру. И на сей раз маленький учитель истории улыбался, но любезности не проявил. Ожидался «штурм» — сельчане стали стеной; пронесло. И тогда в ход пошли иные методы: дважды, вначале днем, потом ночью пытались просто выкрасть картину; днем заметила соседская детвора, подняла гвалт, а ночью бабушка не спала, все молилась, крикнула Малхаза, он за топорик у изголовья — тень, уже занесшая ногу в проем окна, скрылась.

И тут директор Бозаева подсказала: «Нарисуй копию, пусть подавятся» — как раз вовремя. Нагрянула в село целая делегация духовенства из самой столицы. Оказывается, изображать людей не по-мусульмански, тем более женщину, да такую — совсем пошлость, если не развратность; и наверняка из-за этих художеств здесь смерч был, а что еще будет... Однако местный мулла, родственник Шамсадова, осадил гостей, сказав, что ни сам Малхаз, ни в его роду на семнадцать колен пошляков и развратников не было, и нечего духовенству мирскими проблемами заниматься — Малхаз хозяин, ему решать, а село его в любом решении поддержит.

Тем не менее, не так просто поднаторевшее духовенство — осели слова приезжих на благодатную почву. Кто-то из рода Сапсиевых поддержал их, мол, так оно и есть, одни беды в селе, как языческая, а может и вовсе христианская, картина появилась, и вообще Шамсадов бездельник, до сих пор не женат, весь в долгах, не знает, что гость в горах — святое, даже отца-покойника под нары задвинь, а гостю честь окажи. Однако учитель истории имеет светское образование и знает русскую поговорку — «Незваный гость — хуже татарина»; тем не менее, он чтит традиции: подчиняясь уважаемым приезжим, в последний раз демонстрируя картину, отдал ее.

— Вот, сразу видно — истинный мусульманин! — окончательный вердикт приезжих.

— А эта на Эстери похожа, — шепнула на ухо Малхазу Бозаева, когда делегация уезжала, и как бы между прочим, уже громче. — Бедная девочка: развелась.

— Как?! Эстери развелась? — резко изменился в лице учитель истории, выдавая потаенные чувства.

— Да, мальчика отец ей не показывает... Погубили родители девчонку.

Поручив бабушку соседям, на следующий день Шамсадов поехал в Грозный и тем самым избежал новой встречи с радетелями горского гостеприимства. На сей раз два вертолета, нарушая покой, поднимая клубы пыли, сели рядом с селом. И вновь Бозаева проявила женскую смекалку: пока высаживался «десант», поручила сыновьям осторожно перенести картину в свой дом. Посланцы — тот же советник, те же гвардейцы и те же старцы — сходу проникли в дом Шамсадова, ни с чем вернулись к вертолетам и вновь направились в село, только теперь впереди них был сам Безингер: он все-таки наведался в эти края, небось страсть довлела... А копию беспардонно вернули.

— Так отдали мы вам картину, чего вы еще хотите? — возмущались сельчане наглостью приезжих.

— Картина не та, не живая, — отвечал советник-помощник.

— А как картина может быть живой?! — захохотали местные и попросили гостей убираться.

Так бы и улетел «десант» ни с чем, да нашелся сердобольный житель — Сапсиев: видел он, как сыновья Бозаевой огородами что-то обернутое в мешковину несли, наверняка картину.

Бозаевых в селе не перечесть, а тут сама Пата встретила непрошеных гостей у ворот, подбоченясь.

— С миром пришли бы — гостями были бы, — констатировала она, будто перед ней первоклашки, — а раз с автоматами, то у меня вам делать нечего. И вообще, — кричала она ретировавшимся приезжим, — чем женскими картинами заниматься, лучше бы об образовании детей думали... Ублюдки продажные, за доллар как пресмыкаются, все покоя им нет, не только женщину с картины, но и нас бы продали.

А Малхаз в это самое время, наверное, уже в десятый раз обходил квартал, где когда-то жила Эстери. Телефоны давно не работали, кого-либо спросить — некого, город пуст, уныл, везде грязь. И люди какие-то подавленные, без улыбки, серые, никто никого не знает, все друг друга боятся, кто без оружия — чуть ли не перебежками перемещаются. Здесь не до чувств. И даже Дзакаев, у которого Малхаз остановился переночевать, по-прежнему пьет, но не пьянеет, нельзя, автомат у изголовья, в любой момент ворваться могут. И говорит он только о плохом, что есть; о чем еще говорить, если столица давно без электричества, во мраке; а ночью такая тоска, лишь автоматные очереди заставляют еще больше под грязным одеялом ежиться.

Так и не повидав Эстери, вернулся учитель истории из угрюмого города — вновь его губы довольно вздернулись: хотя автоматчики и сюда добрались, а все-таки какое счастье иметь родовой надел, среди родных жить, свою картину видеть!