Учитель истории

На второй день пути охрана Алтазура заметила, что на расстоянии видимости за ними постоянно следуют многочисленные всадники, и как только Алтазур устраивает привал — те делают то же самое. Заподозрил Алтазур неладное. Не доезжая до очередного караван-сарая, ночью, прямо в степи устроился на ночлег, у огромного костра оставил трех человек, а с остальными, обойдя сопровождающих, поскакал обратно, на юг. Путь, преодолеваемый за два дня, он преодолел за ночь. Всю дорогу его терзал выбор — куда первым делом направиться? В свой дом, в Самандар — где Малх-Азни и четыре младшие дочки, в Алды — где ставка, или прямо в Никарой — где под его гарантией гости. Все-таки направился в Алды, без своего ополчения — дела будут худы.

Он подъехал в разгар сражения. Воодушевленные его появлением кавказцы воспрянули духом. Ровно сутки, заслоняя солнце и луну, тучами летали стрелы в обе стороны, а потом только в одну. Затем от натиска сломались закаленные копья, зазвенели о кольчуги и шлемы сабли, а когда и сабли потупились и обломались, заблестели в ночи кинжалы. Только на вторые сутки, к рассвету, поле брани выровнялось, утихло, и лишь слабые стоны людей и коней скликали на пиршество зверье и воронье. Однако другие падальщики, что на двух ногах, рыскали меж куч. Это Бадай и Язмаш, не сумев погнать по трупам коней, спешились, вместе с жалкими остатками войска искали поверженного Алтазура.

— Вот он! Вот он! — послышался крик.

Еще сжимая кинжал, на окровавленной траве с почти неузнаваемой, рассеченной головой лежало богатырское тело в окружении горы трупов наемников. Кто-то Алтазура пнул, он чуть-чуть шевельнул рукой, а все с испугу отскочили, схватились за ножны.

Глаз видно не было, но Алтазур еще дышал, и когда его понесли к опушке, он что-то спрашивал на местном диалекте. Через переводчика тюркиты поняли: «Не подоспели?». Нет, не подоспели кавказцы, слишком поздно узнали.

По приказу Бадая всех, мертвых и раненых, по обычаю кочевников, следовало захоронить в одной могиле-кургане. Однако Язмаш выпросил особой участи для Алтазура. Десятки наемников с помощью коней склонили верхушки двух уже немолодых деревьев, привязали к ним по ноге еще живого Алтазура и отпустили... Разорвалось богатырское тело на части. Так жестоко казнили кочевники-язычники только ярых врагов и преступников.

Насладившись этим зрелищем, Бадай и Язмаш поспешили в Самандар, во дворце тудума их ожидало не меньшее удовольствие — их наложница Малх-Азни.

Эта ночь была не по-осеннему тепла. Сытая луна щедро купалась в переливах широкого Терека. Многоголосый Самандар, столица народов Кавказа, потрясенный внезапными событиями, вроде спал, и даже собаки, учуяв настроение людей, не лаяли, забились по конурам. Лишь на роскошном балконе тудума, что нависал над Тереком, было в разгаре царское застолье: усадив перед собой учащенно дышащую, вместе с тем еще надменно-горделивую Малх-Азни, опьяненные вином бек и тудум, не желая уступать друг другу пальму первенства обладания красавицей, скрежетали зубами, а узкоглазый Язмаш, похотливо щурясь из-под нависших век, в нервном нетерпении дергал не только редкие усики, но и густую живность из носа; и наконец, не выдержав, своими черными пальцами он нежно провел по белоснежной щеке и шее женщины, бормоча сокровенное ей в лицо, да чтобы слышал Бадай, что не позволит он осквернить такую прелесть, а наречет женой, чтоб рожала ему детей.

— После меня — делай, что хочешь, — язвительно парировал бек.

Началась перепалка. Воспользовавшись моментом, Малх-Азни схватила промасленный ножичек, которым кочевники соскребают мясо с кости, и, с силой вонзив его в толстое тело Язмаша, бросилась к перилам. Она уже изготовилась прыгнуть, когда Бадай обхватил ее. И все-таки амазонка не изнежилась во дворце, увлекла она с собой бека. В лунной дорожке в водах Терека еще несколько раз всплывали их борющиеся тела. Может быть, Малх-Азни и спаслась бы, да Бадай плавать не умел, со смертельной хваткой утопающего сжал он женщину, потащил за собой к илистому, ядовито-холодному дну...