«Вот уже три года, — продолжал писать лейтенант, — как я закончил школу в Юрюзани и восемнадцатилетним парнем ушел в армию.
За это время многое пришлось мне испытать, многое пережить… Я видел, как рядом со мной умирали мои товарищи, с которыми я делил и горечь отступления и радость наступательных боев.
Но я видел и другое. Видел груды разбитой вражеской техники и груды трупов тех, кто пришел в нашу страну, чтобы поработить мои народ, и кто не рад сейчас, что ввязался с нами в войну.
За это время я несколько раз был ранен, лежал в госпиталях и снова возвращался в строй, к своим боевым товарищам, без которых я не представляю сейчас себе жизни.
Был я и разведчиком, и сапёром, и командиром пулеметного взвода.
Моя теперешняя военная специальность — артиллерист. Я — командир батареи.
Для того чтобы каждый снаряд ложился точно в цель и нес врагу гибель, нужно в пылу боя, на лету производить довольно сложные математические расчеты. Я делаю это всегда с большим удовольствием и всегда невольно вспоминаю вас, дорогой учитель…
Когда бьет моя батарея, когда я вижу, что залп лег точно в цель, — всякий раз вспоминаю я нашу далекую школу и ваши уроки математики. Благодарю вас от всего сердца за то многое, что дали вы мне за годы учебы…»
— В-о-о-здух! — разре́зал вдруг вечернюю тишину протяжный крик наблюдателя. Старший лейтенант вскочил и, приложив ладонь к пилотке, взглянул на небо. С запада, точно шум морского прибоя, нарастал гул моторов. Вот стали видны на светлом фоне неба пять темных маленьких крестиков, и старший лейтенант определил: «Юнкерсы», бомбардировщики… Грузно покачивая крыльями, сверкая на солнце, они шли над степью, и вдруг головной самолет, круто развернувшись, стал заходить на батарею.
— Расчеты, по щелям! — крикнул командир батареи.
Справа гулко и часто забили зенитки. Сунув недописанное письмо в планшетку, офицер побежал к траншее.
IX
Новый ученик пришел в девятый класс в конце второй четверти. Он быстро познакомился со своими соседями по партам. Те узнали, что его зовут Николай, что приехал он в Юрюзань из далекого степного города и приехал в разгар учебного года потому, что перевели на новую работу его отца. Семье пришлось неожиданно менять место жительства. Когда в коридоре звонкой трелью рассыпался звонок, новичок спросил у соседа:
— Какой урок будет сейчас?
— Тригонометрия, — ответил сосед. — Ее преподает Михаил Андреевич. Все ребята его очень любят…
Новый ученик поморщился: он не любил математики. В том городе, откуда он приехал, учитель математики, сухой, педантичный человек, не сумел внушить подросткам ни интереса, ни уважения к этой науке.
Скрипучим равнодушным и всегда донельзя равномерным голосом он объяснял правила, выводил формулы, доказывал теоремы, совершенно не заботясь о том, слушают его ученики или нет. Было непонятно, любит ли он сам-то этот предмет, или он просто преподает его, относясь к своему делу, как к случайной работе. В школе учителя прозвали «нудным».
— Ребята, по местам: «Нудный» идет! — возглашали озорники, вбегая после перемены в класс. Или: «Наш «Нудный» сегодня наверняка меня спросит. Теперь не отвяжешься». «Отвязаться» от «Нудного», в самом деле, было не легко.
Если математик видел, что ученик не приготовил урока, он битых пятнадцать минут равнодушным голосом отчитывал, его. А нерадивый ученик стоял у доски, переминаясь с ноги на ногу. Тоскливый взгляд его скользил то по партам, то по окнам, за которыми сновали шустрые воробьи. «Скоро ли ты перестанешь гудеть?» — думал ученик.