Учитель из Меджибожа

Колонна мчалась по главной улице. Вдоль тротуаров стояли толпы горожан, махали вслед руками, платками… На глазах у женщин виднелись следы слез. С болью смотрели они на молоденьких воинов и думали: сколько поляжет их в боях, не возвратится к своим матерям, женам, невестам!

Со всех сторон неслись напутственные возгласы — пожелания поскорее разгромить врага и вернуться с победой.

Никто в эти часы не оставался дома. Весь город, казалось, высыпал на улицы, на площади; все окружили репродукторы и чего-то ждали. Гремела медь оркестров.

Илья Френкис сидел на одном из грузовиков, смотрел на людей. Горький ком душил горло. Не верилось, что это война.

Он никогда не простит себе вчерашнюю оплошность. Иметь увольнительную записку и не побежать хоть на один час к девушке, которая с нетерпением ждала его! По отношению к ней это предательство! Как он искупит вину? Когда ее теперь встретит? Кто знает, на сколько разлучит их судьба и где они будут искать друг друга. А далеко отсюда, в маленьком местечке, ждут его мать и сестры. Он так был занят все это время, редко писал им. Они будут мучиться и страдать. Да и живы ли они? Ведь это так близко от границы. Немцы, наверное, уже бомбили там железную дорогу, а может, и само местечко…

Ни с кем не успел он проститься!

Чем больше отдалялся от города, который за эти месяцы стал ему до боли близким и любимым, тем сильнее ощущал трепет в душе. Он оставлял здесь частицу своего сердца.

В голове все перемешалось, томило плохое предчувствие. Но он считал, что уезжает не надолго. Война не затянется. Страна соберется с силами и обрушится на врага. Неделя, ну от силы две — и фашистские гады будут разгромлены. Ребята возвратятся назад с триумфальной победой, в почете и славе, а возможно, с орденами и медалями.

Люди, которые сейчас с любовью провожали колонну, встретят победителей уже не со слезами, а с торжеством и радостью. Иначе быть не может!

НЕ ВСЕГДА СБЫВАЮТСЯ МЕЧТЫ

Да, на сей раз пророчества внука Гершелэ из Острополья не осуществились. Ни через неделю, ни через месяц, даже через год эта война не кончилась.

Сведения о битвах, сражениях, которые Илья почерпнул на курсах, оказались детской игрой по сравнению с тем, что увидел и пережил за эти несколько дней войны. Все выглядело далеко не так, как писалось в уставах и инструкциях. Ни в одном предвоенном фильме, где изображались наступления, кавалерийские рейды и психические атаки с барабанами и трубами, не было ничего похожего на то, что происходило теперь.

В небе шли одна за другой вражеские эскадрильи, осыпая землю бомбами, поливая все вокруг пулеметным огнем, превращая кварталы в сплошные пожарища и развалины. По дорогам, по полям двигались колонны вражеских танков, а за ними шли белобрысые автоматчики с непокрытыми головами, с засученными рукавами. Трудно было определить, где линия фронта, где тыл, — все смешалось в смертельной неразберихе…

Казалось, не только люди, сама земля не выдержит этого огня.

Будь мудрецом, иди знай, как начнется эта война!

Илья Френкис с большим трудом нашел полк, куда его назначили переводчиком. Несколько раз полк вступал в бой с превосходящими силами противника и понес огромные потери.

Илья еще не успел представиться комполка, вручить предписание, как уже пришлось занять место в цепи контратакующих бойцов. Отбиваясь от вражеских автоматчиков, поспешно зарывались в землю, швыряли гранаты и бутылки с горючей смесью по танкам, которые словно из-под земли вырастали, появлялись то слева, то справа, то совсем позади… Он шел через пашни, где готовые вспыхнуть колосья били наотмашь по лицу, пробирался в глубь пылающих хлебов — там фашисты уже сбросили десантников.

Целые сутки не пил, не ел, не имея ни минуты передышки. А когда ночью бой немного утих, где-то на другом фланге обороняющегося полка захватили трех пилотов со сбитого «хейнкеля». Лейтенант поспешил в штабной блиндаж на допрос первых пленных…

Он растерзал бы этих подлых головорезов, излил бы на них свою жгучую ненависть. Но пришлось держаться, не подавать вида, что презирает их. Гитлеровцы должны увидеть перед собой лояльного русского офицера-переводчика, которому дано лишь одно право — переводить то, что захочет узнать у фрицев командир полка.

Мерзкие подлецы со свастикой на рукавах смотрели нагло, с противной ухмылкой. Они еще не утратили былого гонора, поглядывали на него и на всех, кто был в блиндаже, с сожалением — мол, недолго вам осталось жить на свете… Неважно, что не удалось вас убить, это сделают те, которые скоро вновь налетят… На каждый вопрос отвечали, как попугаи, заученными, стереотипными фразами: еще неделька-другая, и фюрер поставит Россию на колени, въедет на белом коне в Москву и все пойдет прахом. Капут России!

Еще горше становилось на душе, когда пленные хвастали дьявольской силой, стоящей за ними. Не жалели, что уничтожили столько городов и сел, столько невинной крови пролили. Они еще будут воевать против русских и заслужат у своего фюрера много железных крестов!