Учитель. Том 1. Роман перемен

Тупое безосновательное счастье. Непринципиально, сдам ли экзамены, расстроятся ли мама с бабушкой – плевать на то, что случится дальше. На профессию, на статус, на судьбу, на мнения. Плевать! Я избавился от обязательств, которые навесили на меня веригами еще при рождении, невольно внушив мысль, что придется учиться, работать, жениться. Придется тосковать, грустить, печалиться, страдать. Потому что в этом вроде как и кроется человеческое развитие. Иисус и Богоматерь, взирающие на меня с бабушкиных икон, так устроили – если это были все же они – нашу жизнь. Заслужить рай, пройдя ад на земле.

Но я хочу билет сразу, здесь, на руки; выдайте его мне. Я не хочу идти по долгой трудной дороге из ада вместе со всеми. Пусть они, несчастные, жалкие, бредут по буеракам, а я не хочу.

И вдруг меня освободили от жизненной повинности. Пусть и на время, но я стал просветленным овощем.

3

Моя умиротворенная радость во время поступления в МГУ объяснялась еще и отстраненностью. Я никогда не любил, не ценил одиночество, но еще болезненнее воспринимал присутствие людей рядом. Особенно незнакомых людей, тех, к которым еще надо привыкнуть.

Наверное, поэтому, когда я пришел на первый экзамен с монетами под пятками и пачкой «Соверена» в кармане, ощущение тупого безосновательного счастья исчезло. Появились основания для «внутреннего диалога» – не самое лучшее занятие для человека с подорванной самооценкой.

В кабинете, где мы сдавали математику, обстановка была не та, что в классах, в которых я занимался ранее. Здесь парты шли длинными сплошными рядами.

– И шпору не спрячешь, – простодушно выдохнул конопатый парень в черных очках под Нео.

– А ты у себя спрячь, – посоветовала крупная девушка в зеленых, не под стать мероприятию, колготах.

– Эх, спрячешь тут, – обреченно махнул рукой конопатый.

Я сел с краю. Не потому, что видел в этом преимущества для списывания, а скорее пытаясь держать дистанцию с остальными абитуриентами. Очень худой человек с мефистофелевской бородкой пожелал всем удачи. Экзамен стартовал, и тут в кабинет ворвалась взлохмаченная, раскрасневшаяся девушка. Милая девушка. Я узнал ее сразу. На площади Нахимова она рассказала мне, как доехать к МГУ.

Девушка, механически извинившись за опоздание, плюхнулась рядом со мной. Достала гелевую ручку с пузырьками воздуха в черной пасте. Убористым почерком набросала на экзаменационном листке имя, фамилию – Анастасия Омельяненко.

Я хотел поздороваться, но тут же решил, что она может и не вспомнить нашей встречи и придется объясняться, кто я и где мы виделись, а это, определенно, смутит и меня, и ее. Поэтому я так и сидел, улиткой, боящейся отправиться в путь, наблюдая за милой девушкой.

Круглые часы тикали на чистой белой стене, казалось, не тронутой даже пылью. Люди решали задачи, чертили графики, а я, видимо, по обыкновению дожидался момента, когда панически сведет яйца, и тогда суетливо, впопыхах начну разбираться с экзаменационными трудностями. Неотвратимость рождала стресс, и он активизировал. Казалось, что на пределе думается иначе – яснее, острее, четче, быстрее.

Но не на этот раз. С задачами из МГУ не помогли бы, если бы вообще не грохнули сердце, справиться и десять стрессов. Другой уровень. В каштановской школе, на подготовительных курсах я был одним из лучших, часто насмехавшимся над теми, кто был не в силах разобраться с элементарными вещами. И вот на экзамене по математике в МГУ я сам оказался на их месте. Встал в загон для неудачников. И та девушка с лицом сонного барсука, и этот парень в надпупочном галстуке, наверное, похохатывают надо мной.

– Приперлось сельское дурачье…

– Ты глянь, как он одет!

– Навоз на ботинках…

– Фу!

Крыть было бы нечем. Внешность моя не являлась сильным аргументом в спорах, и давить интеллектуально я не мог: задачи не решались, а в данный момент только они и оставались реальным мерилом умственных способностей. Никаких оправданий, никакой софистики – все просто: задача перед тобой – решай.

Еще недавно мне было плевать на происходящее, но теперь я волновался, паниковал даже. То ли от того, что безосновательно оказался слишком высокого мнения о себе, то ли от постепенного удаления возможности быть в МГУ. Другой уровень, другой город. Может быть, поездка в Москву. Идеальная возможность убраться из Каштан.

И машущая белым платочком «поездка в Москву» сподвигла меня на самое отвратительное из всех занятий – коммуникацию (словом «общение» это боязливое, переходящее в агрессивно-настойчивое, поведение, не назовешь).

Я обратился сначала к мятому соседу слева. Затем – к взбудораженной соседке, сидящей на задней парте. Наверное, действительно что-то было в выражении моего лица – жалкое, обреченное (то, что заставило Эльвину оправдывать Раду), – раз незнакомые люди делились информацией, которая могла бы помочь мне обставить их. Я развил столь бурную деятельность, что, не задумываясь, обратился и к милой девушке Насте. Она посмотрела заинтересованно, мило – она все, абсолютно все делала мило! – приподняв тоненькие, аккуратные брови:

– Мы, кажется, знакомы?