Учителя эпохи сталинизма

Призывы к политической активности порой входили в противоречие с процессом преподавания. Весной 1929 г. в статье «Мешает ли учителю общественная работа?» цитируются жалобы крестьян на то, что местный «учитель-общественник» не уделяет достаточно внимания школе. В январе 1931 г. чиновник сибирского отдела образования Б. Каврайский писал, что школа школой, а посевные кампании, коллективизация и борьба с кулаками важнее всего. Однако уже в июне в редакционной статье одного журнала прозвучала жесткая критика «мудрых мужей» и «не менее мудрых педагогов», которые, чтобы перевыполнить плановые задания по севу, заставляли учеников по десять часов работать в поле и совсем забыли о потерях учебного времени^{54}. Таким образом, несмотря на требования «приложить все силы» для перевыполнения производственных планов, на учителей никогда не смотрели как на пешек в политических играх. Их общественная деятельность всегда сочеталась с выполнением профессиональных обязанностей.

О политической роли сельских учителей говорят не только приведенные выше призывы партийных лидеров, но и жестокая реакция крестьян^{55}. Все это время учителя — «активисты», «сторонники советской власти», «общественники» — подвергались преследованиям, их дома поджигали, на них нападали и даже убивали кулаки, «классовые враги» и «враждебные элементы». Власти прекрасно видели незащищенность учителей. А. Аболин, один из руководителей профсоюза работников просвещения, сказал, что «кулак убивает сейчас не только председателей сельсоветов и секретарей партячеек, но и передовиков — учителей». Бубнов предостерегал, что кулаки планируют «затравить и стереть с лица земли» учителей. Сырцов обещал правительственную поддержку «беспомощным, одиноким» учителям, встретившимся с «враждебным отношением зажиточных крестьян»^{56}.

У помянутая в этих тревожных выступлениях крайняя жестокость появилась на завершающем, самом отчаянном этапе вспыхнувшего крестьянского сопротивления. Учителей почти безнаказанно могли оговорить, их окружали сплетни и пересуды^{57}. Учитель Услистый старался объединить бедняков, проводил «твердую классовую линию», активно участвовал в антирелигиозных кампаниях. В отместку крестьяне обвинили его в пьянстве, присвоении школьной собственности и рукоприкладстве на уроках. Даже местный партийный секретарь поверил наговорам и добился пятилетнего тюремного срока для Услистого. Апелляции в районный суд и профсоюз не принесли результата. Когда Услистый пожаловался в Верховный суд, обнаружились «скрытые классовые мотивы» у его гонителей, и приговор отменили. В Западной области крестьяне распространяли компрометирующие Полякова слухи: будто он «подрывает авторитет педагога». Учитель Рогинский сбежал из деревни близ Костромы после того, как крестьяне засыпали жалобами на него местное начальство, а такой же поток кляуз вынудил школьных руководителей Зайцевского района снять с работы учителя Круглова. В деревне около Ижевска учительница Лобанова отвергла сексуальное посягательство одного начальника, который в отместку пустил слушок, будто она безобразно ведет уроки^{58}. Учителя ничего не могли поделать с такими вроде бы безобидными наговорами и слухами, так как нуждались и в поддержке крестьян, и в защите властей. Клевета и кляузы оказались эффективным оружием, потому что подрывали авторитет учителей как в самих деревнях, так и в обществе в целом.

Если же разного рода инсинуации не приносили результата — наступал черед физического насилия. На юге России учителя слышали в свой адрес угрозы: «Убирайся немедля из деревни или разрубим тебя на куски», «Если попробуешь зарегистрировать нашу скотину, будешь убит, и советская власть тебе не поможет». Полякова сначала пытались очернить, а потом угрожали убить. В Ульяновской области учитель Мишутин подсказал представителям власти, кого из односельчан следует лишить гражданских прав. Через несколько дней произошло несколько покушений на его жизнь и поджог дома, когда он был внутри, причем двери забили досками, чтобы он не смог выйти. Две смоленские учительницы — Королькова и Смирнова — агитировали на сходе за вступление в колхоз и подверглись нападению. Узбекский учитель Жаде закрывал мечети и помогал создавать колхозы, его жестоко избила толпа с криками «спасайте веру». Милицейскому наряду, несмотря на предупредительные выстрелы, разогнать толпу удалось не сразу^{59}.

На учителя могла ополчиться большая группа крестьян или даже вся деревня. В январе 1930 г. шестьсот крестьян, по большей части женщин, сорвали собрание, посвященное коллективизации, и атаковали президиум, в котором были чиновники и один учитель. В марте 1930 г. агенты НКВД на Украине сообщали, что крестьяне требуют убрать из деревни учителя, ликвидировать колхоз, вернуть все права кулакам и уволить местное начальство. В апреле 1930 г. сибирские крестьяне открыто добивались «уволить учителей Киселева и Шварца, потому что они заставляют людей голосовать за высылку [кулацких семей]»^{60}.