«Уравниловка в зарплате учителей в этой школе доведена прямо до абсурда. Она дошла до того, что почти совсем исчезла разница в оплате труда учителя и школьной уборщицы. Вот подтверждение: учительницы 1-го концентра Гладкова и Федорова получают по 95 руб. в месяц по 2-му разряду (1-й разряд тарифицируется в 85 руб.), а бригадир техслужащих — уборщица Т. Вишнякова — получает 90 руб.
Тут уже нельзя говорить просто об уравниловке. Тут самое грубое извращение законов о зарплате. По ставкам этой школы выгоднее быть уборщицей, чем учителем»{234}
.Об усилении дифференциации говорят и данные по Саратову: зарплата учителей там в период с 1928 по 1930 гг. варьировалась от 45 до 68 руб. в месяц, но в 1932 г. некоторые учителя получали меньше 70 руб., в то время как по крайней мере один получал больше 120 руб.{235}
Другой бывший учитель вспоминал, что его зарплата была больше 500 руб., т. е. в три с лишним раза превышала зарплату одного его коллеги{236}.Разница в зарплатах все увеличивалась, по словам партийных вождей и школьного начальства, для «побуждения учителей к повышению квалификации и реального улучшения работы школы». Педагогам обещали «более высокую зарплату за лучшее качество преподавания» и гарантировали, что «более опытный учитель будет получать больше»{237}
. Судя по всему, большинство учителей разделяли мнение, что их знания, опыт и высокий профессионализм обеспечат им более высокие заработки, а высокие заработки законным и эффективным образом помогут улучшить качество преподавания. Когда американец Джон Скотт обратил внимание на вопиющую разницу между 500 руб. в месяц учителя и 50 руб. домработницы, его русская жена Маша Скотт объяснила, что она со своим образованием и опытом заслуживает более высокого вознаграждения{238}.Рост зарплат был симптомом и следствием всеобщей инфляции 1930-х гг., однако представляется, что доходы учителей росли все же быстрее, чем представителей других профессий. Но уровень жизни определяется не одной зарплатой. Во времена всеобщего дефицита и ограничения торговли денежный доход был только одним из нескольких факторов, определяющих материальное положение человека, а иногда дающих шансы просто выжить. Как будет показано в следующем разделе, повседневная жизнь и работа советских учителей во многом зависела от жилищных условий, наличия еды и необходимой одежды.
«Главное, главное и главное»: материальное положение учителей
Осенью 1930 г. журнал «Революция и культура» опубликовал письмо, которое выражало «точку зрения педагогических масс»:
«Пусть мы, которых советская власть знает как опытных и честных работников, получаем меньше любой машинистки. Я доволен своими 60 руб., но проклятый желудок просит есть, а есть нечего. Кроме квашеной капусты, ничего не достать. Работать хочется, и работать нужно, но есть нечего. Мы голодаем. Силы падают. Неужели мы не заслуживаем пайка?».
Эта жалоба не анонимная, ее подписали все учителя Николаевской школы, расположенной под Ленинградом. Значит, все они были «охвачены отчаянием»{239}
.Примерно в то же время московская газета опубликовала «очень типичное» письмо трех учителей — Горшкова, Рюгова и Сучкова, которые только что начали работать в сельской местности:
«Живем святым духом, так как зарплату на месте не выдают. Хлеба кооперация не отпускает. Квартиры нет. Живем в школьном помещении, потолок у которого обваливается… Если вы не поможете, у нас один выход — удрать. На все наши требования сельсовет отвечает “мы не виноваты” или “ничего сделать не можем”».
Обвинив этих педагогов в «панике, не достойной советского учителя», автор публикации указывает, что местные власти обращаются с ними «неприемлемым образом», и заключает: «Учитель должен получать то, что ему полагается»{240}
. Судя по этим «характерным» и «типичным» письмам, и учителя, и школьное начальство соглашались с призывом Ленина внимательнее относиться к их материальному положению.