В следующий понедельник фоторепортаж был опубликован. Я говорю «фоторепортаж», потому что просто не знаю, каким еще термином назвать свершившееся бесчинство. Фотографии действительно были, что касается «репортажа», он состоял из нескольких подзаголовков и короткого абзаца, причем текст никак не раскрывал содержания фотографий. Всего их было три. На одной мистер Флориан, маленький седой согбенный старец, танцевал с кем-то из девочек, а вокруг него лихо отплясывали другие девчонки, и вид у них был неряшливый и диковатый. Такой контраст вызывал только смех. Второе фото запечатлело группу ребят, они стояли и лениво курили, на лицах отпечатались порок и развращенность. Третье показывало столовую во время обеда — казалось, тюремная «столовка» выглядит лучше. От этого «фоторепортажа» разило ужасной мерзостью, при виде его меня едва не затошнило, а в учительской я застал всеобщее негодование — слишком зло подшутили над школой газетчики. Миссис Дру объявила, что на первой перемене директор просит всех зайти к нему.
Детей такая реклама ничуть не огорчила, наоборот, они считали, что репортаж удался на славу. Что касается снимка с сигаретами, ребят, как выяснилось, соблазнили позировать. Мы, конечно, знали, что кое-кто в школе покуривает, но из фотографии следовало, что курят они открыто и вместе. Им было неважно, что изображено на фото, главное — напечатали, и многие даже поехали куда-то к черту на кулички, чтобы достать побольше экземпляров этого номера. Наверно, если у ответственных за публикацию и были какие-то угрызения совести, повышенный спрос на газету с этим «шедевром» надежно рассеял все сомнения.
Никогда еще педсовет не проходил так бурно. Все до одного восприняли «репортаж» как личное оскорбление. Что до Старика, он был глубоко опечален происшедшим.
— Когда я согласился, чтобы о нашей школе напечатали в газете, — сказал он, — имелось в виду, что это будет честная и объективная информация о различных сторонах нашей деятельности. Они обещали, что так и поступят, и я им поверил. Для написания статьи я дал репортеру тщательно подготовленный обзор всей нашей работы в школе. И что же? Они сделали все, чтобы очернить нас и высмеять. Они сыграли на руку тем, кто поливал нас грязью, ничего толком о нас не зная. Теперь наши недруги могут ткнуть пальцем в эти фотографии и сказать: «Камера не лжет». — В волнении он закусил нижнюю губу, эта странная привычка проявлялась, когда он принимал что-то близко к сердцу. — Не знаю, могу ли я призвать их к ответу за клевету.
— Да, идея, конечно, была довольно опрометчивой, — высокомерно заметил Уэстон, мгновенно забыв, как он сам голосовал за нее обеими руками.
— Согласен, мистер Уэстон, — безропотно ответил директор. — Это было очень опрометчивое решение, и вся вина лежит на мне.
— Как не стыдно, Уэстон, — воскликнула Клинти. — Вы были от этой идеи в восторге, как и все остальные.
— С вашей стороны, мистер Уэстон, не совсем честно говорить сейчас такое. В восторге были все, за исключением, пожалуй, мистера Брейтуэйта… да и у него были возражения личного порядка.
— Интересно, куда они подевали остальные фотографии? — спросила Грейс. — Я у себя наверху столько времени убила — и так девочек усаживала, и сяк.
— Ясно, все обычное, нормальное им было ни к чему. Кому интересно читать, как обыкновенные дети делают обыкновенные вещи? Зато как интересно написать об инкубаторе, где выводят кретинов, подонков и малолетних преступников! То-то ничего не подозревающий мир подивится!
— А вы почему возражали, мистер Брейтуэйт? — повернулась ко мне мисс Филлипс.
— Просто не хотел, чтобы меня выставляли напоказ, как какую-то диковинку.
— А разве вы не диковинка? Много ли вы встречали в Англии учителей-негров? — Уэстон был прав и знал это.
— Если интересно мое мнение, Уэстон, то смотреть на меня как на диковинку могут только дураки, которые считают: раз у меня темная кожа, значит, я хуже моего белого коллеги. Я учитель, и во мне нет ничего странного или диковинного. Репортер же, как я понял, заинтересовался возможностью показать учителя-негра с белыми учениками — отличная приманка для обывателей! А моя работа с ними, как я ее делаю —.это ему было безразлично. И вот поэтому, и только поэтому, я возражал.
— Не унывайте, Уэстон, — поддела его Клинти. — Газет много, ваша очередь еще придет.
— Меня по крайней мере на посмешище не выставили, — пробормотал он. Все поняли, что это камень в огород Старика.
— Это не ваша вина, любезный, — парировала Клинти. — Что поделаешь, если вы не умеете танцевать. — Ох уж эта неукротимая Клинти, последнее слово всегда оставалось за ней.
Вдруг заговорила Джиллиан. На педсоветах она всегда молчала, да и на разговоры в учительской смотрела как на пустую болтовню — таковыми, в сущности, они и были. Поэтому теперь все повернулись к ней.